Стихотворения, которые вам нравятся

[Габи]

МОЙ РОМАН
Кто любит прачку, кто любит маркизу,
У каждого свой дурман, -
А я люблю консьержкину Лизу,
У нас - осенний роман.

Пусть Лиза в квартале слывёт недотрогой, -
Смешна любовь напоказ!
Но всё ж тайком от матери строгой
Она прибегает не раз.

Свою мандолину снимаю со стенки,
Кручу залихватски ус...
Я отдал ей всё: портрет Короленки
И нитку зелёных бус.

Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу,
Грызём солёный миндаль.
Нам ветер играет ноябрьскую фугу,
Нас греет русская шаль.

А Лизин кот, прокравшись за нею,
Обходит и нюхает пол.
И вдруг, насмешливо выгнувши шею,
Садится пред нами на стол.

Каминный кактус к нам тянет колючки,
И чайник ворчит, как шмель...
У Лизы чудесные тёплые ручки
И в каждом глазу - газель.

Для нас уже нет двадцатого века,
И прошлого нам не жаль:
Мы два Робинзона, мы два человека,
Грызущие тихо миндаль.

Но вот в передней скрипят половицы,
Раскрылась створка дверей...
И Лиза уходит, потупив ресницы,
За матерью строгой своей.

На старом столе перевёрнуты книги,
Платочек лежит на полу.
На шляпе валяются липкие фиги,
И стул опрокинут в углу.

Для ясности, после её ухода,
Я всё-таки должен сказать,
Что Лизе - три с половиною года...
Зачем нам правду скрывать?

1927, Париж

[citicat]

А голоса всходили как колосья
На ниве нашей серой и сырой,
И волчье бешенство, и верность пёсья
Искали, как заткнуть дыру дырой.

Наш лицедей, един во многих лицах.
Он там и здесь, он против, он и за.
И правда есть в зобу, и небылица,
И детские невинные глаза,

И покаяние, до нужного предела,
И в нужный срок все зарастет быльем.
Чего там, шеф особого отдела
Торгует нижним сталинским бельем.

А голоса ложатся как колосья,
И не собрать для деток урожай.
Российская судьба – черезполосье.
Люби его, сынок, и уважай.

В России мы, сынок, не умираем,
А прячемся, застигнутые тьмой.
Как малыши в песочнице, играем,
Пока светло и не зовут домой.

В. Леви

[Тигренок]

* * *
О, почему я сильной родилась?
Могу писать стихи – и не печатать,
Смотреть в глаза, не опуская глаз,
И лишь когда ушел – от боли плакать.

А как мне хочется быть слабой,
Мне – такой спокойной, ясной, мудрой, строгой,
Все знающей – не знать, гореть в огне,
Сжигать мосты и маяться тревогой

Не за других, а за себя; ступать
По жизни робко, лепестки роняя
Под солнцем белым, глаз не поднимать
И Вас – держать, когда Вас ждет другая.

Анна Асонова

[Тигренок]

Любить человека - значит видеть его таким, каким его создал Бог; ненавидеть человека - значит видеть его таким, каким его осуществили родители; разлюбить человека - значит видеть вместо него стул или стол.

Марина Цветаева

* * *
Я вижу Вас, какой Вы есть на самом деле,
Еще немножко - как мне ангелы напели,
Еще немножко - как сама присочинила,
Еще немножко... Только Вам не страшно, милый?

Ах, не пугайтесь! Все сбежит ручьями в Лету,
Увижу ясно, что в Вас есть, чего в Вас нету,
Увижу ясно, что от черта, что от Бога,
Стихи - забуду. И останется немного.

Под шкаф задвинуть патефон - теперь надолго,
Раздать долги, любить других - из чувства долга,
Печь пироги не из мечтаний, а из теста,
И ясно видеть вместо Вас - пустое место.

Анна Асонова

[Тигренок]

Зимний вечер
Крылов Сергей

Когда зимний вечер уснет тихим сном,
Сосульками ветер звенит за окном.
Луна потихоньку из снега встает
И желтым цыпленком по небу плывет.

На хвою ложится серебряный снег,
Из окон струится сиреневый свет.
И словно снежинки в ночной тишине
Хорошие сны прилетают ко мне.

А что вы хотите, хорошие сны,
Вы мне расскажите о тропках лесных,
Где все словно в сказке, где сказка сама
Красавица русская бродит зима.

Но что это? Холод на землю упал
И небо погасло, как синий кристалл.
То желтый цыпленок, что в небе гулял,
Все белые звезды, как зерна, склевал...



Сообщение отредактировал(а) Тигренок - 6.06.2006 - 07:47

[Кати]

Некрасивая девчонка


Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка,
Заправлена в трусы, худая рубашонка
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы.

Двум мальчуганам, сверстникам ее
Отцы купили по велосипеду,
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про нее
Она ж за ними бегает по следу
Чужая радость так же как своя
Томит ее, и вой из сердца рвется
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.

Ни тени зависти, ни умысла худого
Еще не знает это существо
Ей все на свете так безмерно ново
Так живо все, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка
Сломать его едва ли можно вдруг
Мне верить хочется, что чистый этот пламень
Который, в глубине её горит
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты ее не хороши
И не чем ей прельстить воображенье
Младенческая грация души
Уже скользит в любом ее движенье
А если это так, то, что есть красота?
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота
Или огонь, мерцающий в сосуде.

[Тигренок]

Константин Симонов

ТОСКА

- "Что ты затосковал?"
- "Она ушла".
- "Кто?"
- "Женщина.
И не вернется,
Не сядет рядом у стола,
Не разольет нам чай, не улыбнется;
Пока не отыщу ее следа -
Ни есть, ни пить спокойно не смогу я..."
- "Брось тосковать!
Что за беда?
Поищем -
И найдем другую".
. . . . . . . . . . .
- "Что ты затосковал?"
- "Она ушла!"
- "Кто?"
- "Муза.
Всё сидела рядом.
И вдруг ушла и даже не могла
Предупредить хоть словом или взглядом.
Что ни пишу с тех пор - все бестолочь, вода,
Чернильные расплывшиеся пятна..."
- "Брось тосковать!
Что за беда?
Догоним, приведем обратно".
. . . . . . . . . . . . . .
- "Что ты затосковал?"
- "Да так...
Вот фотография прибита косо.
Дождь на дворе,
Забыл купить табак,
Обшарил стол - нигде ни папиросы.
Ни день, ни ночь -
Какой-то средний час.
И скучно, и не знаю, что со мною..."
- "Ну что ж, тоскуй.
На этот раз
Ты пойман настоящею тоскою..."

1938-1939

Я знала это стихотворение под названием "Шутка".

[Андрей Ткачук]

про виндоус

Что такое Windows - это небо!
Небо с облаками при загрузке,
Куча закорючек вместо надписей по-русски...
Windows, я б сто лет с тобою не был!

Windows - где-то жгут сидюки,
Windows - это сплошь матюки,
Стонет юзер - юзера жаль,
Windows - это печаль.

Что такое Windows - это окна!
Окна некорректных операций,
Это неумение нормально выгружаться,
Windows, я тебя однажды кокну!

Что такое Windows - это скорость!
Скорость восходящей в гору клячи,
Наглухо друг друга тормозящие задачи,
Windows - для машины это хворость.

Что такое Windows - это место!
Место, что потеряно на диске,
У реестра тысяча ключей ненужных в списке,
Windows, как же мне с тобою тесно!

Что такое Windows - это слово!
Слово в списке ваших директорий,
Лучше бы писать его, однако, на заборе,
Ох, как мне сегодня виндузово...

Что такое Windows - это глюки!
Знание: отыщется дыра ведь!
Никакими патчами на свете не исправить
Все сюрпризы подлой этой с... штуки!

Тает, тает место на C:,
Windows - что же будет в конце?
Долго будет рваться коннект,
Windows хуже всех сект...

[Abu]

Был у майора Деева
Товарищ — майор Петров,
Дружили еще с гражданской,
Еще с двадцатых годов.
Вместе рубали белых
Шашками на скаку,
Вместе потом служили
В артиллерийском полку.

А у майора Петрова
Был Ленька, любимый сын,
Без матери, при казарме,
Рос мальчишка один.
И если Петров в отъезде,—
Бывало, вместо отца
Друг его оставался
Для этого сорванца.

Вызовет Деев Леньку:
— А ну, поедем гулять:
Сыну артиллериста
Пора к коню привыкать!—
С Ленькой вдвоем поедет
В рысь, а потом в карьер.
Бывало, Ленька спасует,
Взять не сможет барьер,
Свалится и захнычет.
— Понятно, еще малец!—

Деев его поднимет,
Словно второй отец.
Подсадит снова на лошадь:
— Учись, брат, барьеры брать!
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
У майора была.

Прошло еще два-три года,
И в стороны унесло
Деева и Петрова
Военное ремесло.
Уехал Деев на Север
И даже адрес забыл.
Увидеться — это б здорово!
А писем он не любил.
Но оттого, должно быть,
Что сам уж детей не ждал,
О Леньке с какой-то грустью
Часто он вспоминал.

Десять лет пролетело.
Кончилась тишина,
Громом загрохотала
Над родиною война.
Деев дрался на Севере;
В полярной глуши своей
Иногда по газетам
Искал имена друзей.
Однажды нашел Петрова:
«Значит, жив и здоров!»
В газете его хвалили,
На Юге дрался Петров.
Потом, приехавши с Юга,
Кто-то сказал ему,
Что Петров, Николай Егорыч,
Геройски погиб в Крыму.
Деев вынул газету,
Спросил: «Какого числа?»—
И с грустью понял, что почта
Сюда слишком долго шла...

А вскоре в один из пасмурных
Северных вечеров
К Дееву в полк назначен
Был лейтенант Петров.
Деев сидел над картой
При двух чадящих свечах.
Вошел высокий военный,
Косая сажень в плечах.
В первые две минуты
Майор его не узнал.
Лишь басок лейтенанта
О чем-то напоминал.
— А ну, повернитесь к свету,—
И свечку к нему поднес.
Все те же детские губы,
Тот же курносый нос.
А что усы — так ведь это
Сбрить!— и весь разговор.
— Ленька?— Так точно, Ленька,
Он самый, товарищ майор!

— Значит, окончил школу,
Будем вместе служить.
Жаль, до такого счастья
Отцу не пришлось дожить.—
У Леньки в глазах блеснула
Непрошеная слеза.
Он, скрипнув зубами, молча
Отер рукавом глаза.
И снова пришлось майору,
Как в детстве, ему сказать:
— Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
У майора была.

А через две недели
Шел в скалах тяжелый бой,
Чтоб выручить всех, обязан
Кто-то рискнуть собой.
Майор к себе вызвал Леньку,
Взглянул на него в упор.
— По вашему приказанью
Явился, товарищ майор.
— Ну что ж, хорошо, что явился.
Оставь документы мне.
Пойдешь один, без радиста,
Рация на спине.
И через фронт, по скалам,
Ночью в немецкий тыл
Пройдешь по такой тропинке,
Где никто не ходил.
Будешь оттуда по радио
Вести огонь батарей.
Ясно?— Так точно, ясно.
— Ну, так иди скорей.
Нет, погоди немножко.—
Майор на секунду встал,
Как в детстве, двумя руками
Леньку к себе прижал:—
Идешь на такое дело,
Что трудно прийти назад.
Как командир, тебя я
Туда посылать не рад.
Но как отец... Ответь мне:
Отец я тебе иль нет?
— Отец,— сказал ему Ленька
И обнял его в ответ.

— Так вот, как отец, раз вышло
На жизнь и смерть воевать,
Отцовский мой долг и право
Сыном своим рисковать,
Раньше других я должен
Сына вперед посылать.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
У майора была.
— Понял меня?— Все понял.
Разрешите идти?— Иди!—
Майор остался в землянке,
Снаряды рвались впереди.
Где-то гремело и ухало.
Майор следил по часам.
В сто раз ему было б легче,
Если бы шел он сам.
Двенадцать... Сейчас, наверно,
Прошел он через посты.
Час... Сейчас он добрался
К подножию высоты.
Два... Он теперь, должно быть,
Ползет на самый хребет.
Три... Поскорей бы, чтобы
Его не застал рассвет.
Деев вышел на воздух —
Как ярко светит луна,
Не могла подождать до завтра,
Проклята будь она!

Всю ночь, шагая как маятник,
Глаз майор не смыкал,
Пока по радио утром
Донесся первый сигнал:
— Все в порядке, добрался.
Немцы левей меня,
Координаты три, десять,
Скорей давайте огня!—
Орудия зарядили,
Майор рассчитал все сам,
И с ревом первые залпы
Ударили по горам.
И снова сигнал по радио:
— Немцы правей меня,
Координаты пять, десять,
Скорее еще огня!

Летели земля и скалы,
Столбом поднимался дым,
Казалось, теперь оттуда
Никто не уйдет живым.
Третий сигнал по радио:
— Немцы вокруг меня,
Бейте четыре, десять,
Не жалейте огня!

Майор побледнел, услышав:
Четыре, десять — как раз
То место, где его Ленька
Должен сидеть сейчас.
Но, не подавши виду,
Забыв, что он был отцом,
Майор продолжал командовать
Со спокойным лицом:
«Огонь!»— летели снаряды.
«Огонь!»— заряжай скорей!
По квадрату четыре, десять
Било шесть батарей.
Радио час молчало,
Потом донесся сигнал:
— Молчал: оглушило взрывом.
Бейте, как я сказал.
Я верю, свои снаряды
Не могут тронуть меня.
Немцы бегут, нажмите,
Дайте море огня!

И на командном пункте,
Приняв последний сигнал,
Майор в оглохшее радио,
Не выдержав, закричал:
— Ты слышишь меня, я верю:
Смертью таких не взять.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Никто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
У майора была.

В атаку пошла пехота —
К полудню была чиста
От убегавших немцев
Скалистая высота.
Всюду валялись трупы,
Раненый, но живой
Был найден в ущелье Ленька
С обвязанной головой.
Когда размотали повязку,
Что наспех он завязал,
Майор поглядел на Леньку
И вдруг его не узнал:
Был он как будто прежний,
Спокойный и молодой,
Все те же глаза мальчишки,
Но только... совсем седой.

Он обнял майора, прежде
Чем в госпиталь уезжать:
— Держись, отец: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
Теперь у Леньки была...

Вот какая история
Про славные эти дела
На полуострове Среднем
Рассказана мне была.
А вверху, над горами,
Все так же плыла луна,
Близко грохали взрывы,
Продолжалась война.
Трещал телефон, и, волнуясь,
Командир по землянке ходил,
И кто-то так же, как Ленька,
Шел к немцам сегодня в тыл.

[Древний]

Сбылись пророчества, настал железный век.
Забылись письмена и опустели храмы.
Вот явлен миру недочеловек –
Мутант из роликов навязчивой рекламы.

[Abu]

ПИСЬМО К ЖЕНЩИНЕ

Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь -
Корабль в плачевном состояньи.
Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я,
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.

Тот трюм был -
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.

Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий...

Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!

Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне...
Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
<1924>

[citicat]

Тех, кого считают сильным,
Знают – сильных не жалеют:
Дескать, жалость унижает,
Дескать, жалость ни к чему.
Сильному в награду- сила,
И осенние аллеи,
Да еще... А впрочем, хватит,
Слишком много одному.

Те, кого считают сильным,
По привычке зубы сжали,
По привычке смотрят прямо
На любой пристрастный суд.
Слабым вдвое тяжелее --
Им нести чужую жалость,
Да еще... А впрочем, хватит --
Все равно не донесут.

Это из романа Г. Л. Олди «Маг в законе».

[Тигренок]

* * *
Мой бережный и береженый,
Запомни простой закон:
Все женщины - даже жены! -
Не больше, чем краткий сон.

Но бойся тот сон нарушить,
Порвав золотую нить:
Все женщины - даже души! -
Жестоко умеют мстить!

Анна Асонова

[Тигренок]

Дорога
Бек Хан

Шли очень долго, но всё-таки шли.
Медную гору в начале пути
Мы повстречали с тобой, становясь молодыми.

Сломанный лифт, тяжесть первых шагов -
Ты превозмог - ты давно был готов.
И на вершине горы написал свое имя.

Все встанет в ряд, и на все есть ответ.
Быт и желания - странный дуэт.
Ты научился к вещам подходить без пристрастья.

Полная чаша, как крепость, твой дом
Плотной стеною вокруг обнесен,
Ты на воротах его написал слово "счастье".

Слышишь, серебряных труб уже нет.
Это и есть твой счастливый билет,
И над тобою рассыпана звездная млечность...

Старый наш мир и не это видал,
Всё очень просто, - обычный финал.
Мы ни за что не смогли написать слово "вечность".

[Тигренок]

* * *
И понял я, что не было зимы.
Едва ль намедни,
В тополином пухе
По городу с тобой бродили мы
И говорили.
Ты была не в духе.
Вчера мы покупали «Айрн-Брю»,
Сегодня мы купили «Буратино».
Я говорил о том, что не люблю
Восточную поэзию. Рутина
Закончилась. Сидели на стволе
Поваленного тополя и пели.
Не верится, но вправду на земле
Мелькнуло за ночь
Сорок две недели.

Расчерченные в «классики» дворы,
Где день тянулся, вечер не кончался.
Их можно, словно бочку, отворить
И за два дня в нее не накричаться.

Вчерашний день догнал нас по следам
И влез в карман твоей рубашки в клетку.
И «Айрн-Брю» такая же вода,
Как «Буратино», только с этикеткой.

Сергей Ивкин