и одна статейка оказалась мне очень близка , все о наболевшем
Выкладываю сюда.
| Цитата |
| Как разные писатели относились к своим детям? Марина Цветаева В ноябре 1919 года отдала своих дочерей — семилетнюю любимую Алю и двухлетнюю нелюбимую Иру — в Кунцевский детский приют, сказав, что дети — приемные (Аля должна была называть Цветаеву своей крестной матерью). «Я Вас люблю! Милая Марина! Дайте мне поцеловать... Может быть я не выживу? ... Ах зачем Вы отдали меня. Марина! Если бы Вы знали... Марина! Итак я не спала ночи, и так мучилась ожиданием...» — писала ей Аля из приюта. А Цветаева описывала в дневнике сцену, которая произошла по время ее визита в Кунцево: «Между кроватями мотается Ирина. Даю Але сахар. [...] Несмотря на жар, жадно ест. — "А что ж Вы маленькую-то не угостите?" Делаю вид, что не слышу. — Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина?!!» В январе 1920 года Цветаева забрала заболевшую Алю из приюта. Ирина Эфрон умерла в приюте в феврале — предположительно, от голода. Цветаева узнала об этом случайно и на похороны не поехала. |
Это она сама о себе написала.. То ли публично то ли в письме...
| Цитата |
| Николай Гумилев — Можно с ума сойти, хотя я очень люблю свою дочку, — жаловался Гумилев. Мне для работы необходим покой. Да и Анна Николаевна (А.Н. Энгельгардт — вторая жена Николая Гумилева) устает от хозяйства и возни с Леночкой (их дочь). Гумилев решил перебраться в Дом искусств. В бывшую баню Елисеевых, роскошно отделанную мрамором. С потолком, расписанным амурами и богинями. Состояла она из двух комнат. У Гумилева был свой собственный «банный» кабинет. — Я здесь чувствую себя древним римлянином. Утром, завернувшись в простыню, хожу босиком по мраморному полу и философствую, — шутил он. Жить в Доме искусств было удобно. Здесь Гумилев читал лекции, здесь же вместе с Аней и питался в столовой Дома искусств. Но возник вопрос. Как быть с Леночкой? Детям в Доме искусств места не было. И тут Гумилев принял свое соломоново решение. Он отдал Леночку в один из детдомов. Этим детдомом, или, по-старому, приютом, заведовала жена Лозинского, его хорошая знакомая. Гумилев отправился к ней и стал ее расспрашивать, как живется детям в детдоме. — Прекрасно. Уход и пища и помещение все выше похвал, — ответила она. Она была одной из тех высоконастроенных интеллигенток-энтузиасток, всей душой преданных своему делу, — их было немало в начале революции. Гумилев улыбался. — Я очень рад, что детям у вас хорошо. Я собираюсь привести вам мою дочку — Леночку. — Леночку? Вы шутите, Николай Степанович? Вы хотите отдать Леночку в детдом? Я правильно поняла? — Совершенно правильно. Я хочу отдать Леночку вам. Она всплеснула руками: — Но это невозможно. Господи!.. — Почему? Вы ведь сами сейчас говорили, что детям у вас прекрасно. — Да, но каким детям? Найденным на улице, детям пьяниц, воров, проституток. Мы стараемся для них все сделать. Но Леночка ведь ваша дочь. — Ну и что из этого? Она такая же, как и остальные. Я уверен, что ей будет очень хорошо у вас. — Николай Степанович, не делайте этого! Я сама мать, — взмолилась она. — Заклинаю вас! Но Гумилев только упрямо покачал головой: — Я уже принял решение. Завтра же я привезу вам Леночку. И на следующий день дочь Гумилева оказалась в детдоме. Передавая мне этот разговор, Гумилев недоумевал. — Как глубоки буржуазные предрассудки. Раз детям хорошо в детдоме, то и Леночке там будет хорошо. |
