За окном шелестел серый дождь. Легкий шум его завораживал, не было сил отойти от окна. Хотелось так и стоять тут всю ночь, слушать шорох воды, стук отделных капель и смотреть, как бегут по стеклу мокрые дорожки. Было почти темно, как раз то время суток, которое принято называть сумерки. За окном можно было с трудом различить черепичные крыши и старинную ограду, булыжники дороги и темные силуэты деревьев. Свет ближайшего фонаря выхватывал из сумрака неровный круг булыжной мостовой, вывеску пицерии и дикую яблоньку, гордо растущую в одиночестве посреди аллеи аккуратно подстриженных лип. Было тихо, как может быть тихо ночью в городе. Изредка мимо проезжали машины, раздавался торопливый стук шагов позднего прохожего, совсем редко были слышны голоса. Иногда можно было уловить звуки музыки из проезжающей мимо машины или едва слышную сирену «скорой».
Стемнело. В комнате, как и на улице, теперь были видны лишь смутные силуэты. Границы предметов расплылись, потеряли четкость, стали зыбкими. Во всех углах сгустились тени, словно обретая материальную плотность. Теперь, каждый раз, когда за окном проезжала машина, по потолку пробегала световая дорожка, словно полуночный гость из чужой жизни.
За окном по-прежнему шел дождь. Струи воды продолжали петь свою незатейливую песню, не заботясь о том, слушает ли их еще кто-нибудь кроме бродячих котов и одиноких стариков, мучимых бессоницей. На душе было тоскливо. Казалось, что все в жизни кончилось и незачем жить. По щекам, как по стеклу, бежали мокрые дорожки, и где-то в груди лег стопудовый камень одиночества, намертво прижав к земле все крылатые мысли и полеты фантазии. Не хотелось дышать, мыслить, жить. Точнее, не моглось...
В соседней комнате зажегся ночник. Неяркий свет его вернул предметам утраченную четкость линий. Стал виден старинный сервант, книжные полки со статуэтками балерин и животных, журнальный стол с кипой газет, два жестких кресла, диван и куст розы, бутоны которого кажутся сейчас черными. Когда-то на месте книжных полок стояло старинное пианино с деревянной инкрустацией и нежным звучанием. Но теперь его нет. Продали.
Ночник погас и все снова погрузилось во тьму. Лишь одинокий фонарь за окном освещал грустную яблоньку и мертвые булыжники...
|