Когда наступила весна, он увез ее в Париж. Он любил ее в мансарде крохотного отеля на улице Клиши, он поил ее душистым кофе на тихом утреннем Монмартре, он покупал ей свежую клубнику, и нежные фиалки, и тонкие кружевные перчатки, и целовал ее пальцы сквозь кружево, он кружил ее по ночному Парижу, и в глубине теплой сияющей ночи в кафе де ла Пэ он читал ей Бодлера. Их было четверо - он, она, их любовь и тихий весенний Париж. В отеле им пришлось расстаться: в бархатную табакерку лифта не помещалось два человека. На их этаже висела картина Ренуара. «Ты только не удивляйся, - сказал он, - если наш номер окажется не просторнее лифта». Номер оказалась почти большим. А главное -он был в мансарде. А главное - он был в Париже! В окне сияла улица Клиши, и улица Монсо, и даже гора Монмартр -в дымке, в тумане, с белой базиликой на макушке, и дворник шаркал метлой и насвистывал что-то из Азнавура. Потом они шли по Парижу. Город потихоньку вытаскивал себя из-за фасадов. На углу возле мавританского гиганта «Прентана» плакала шарманка, возле нее философствовали два шарманщика с бандитскими физиономиями. Шавка, наряженная в платьице, сторожила оловянную миску. Посреди Вандомской площади под очень абстрактной скульптурой сидела старуха в красной бандане и делала вид, что читает. Наверное, она сидела здесь еще в те времена, когда из отеля «Ритц» за ее спиной выходила Коко Шанель. Вокруг старухи громоздились здоровенные металлические гениталии — это очередной гении затеял очередной вернисаж под открытым небом. Прохожие не обращали внимания ни на старуху, ни на гениталии - они спешили по своим делам. На набережной хозяйничал ветер. Он гнал по асфальту обрывки воспоминаний и шевелил страницы книг на лотках. Антиквары запирали свои сокровища в железные ящики, прикованные к ограде, и шли в кафе. Под самым старым в Париже Новым мостом несла свои воды река, название которой они знали еще до того, как научились говорить. По ней плыли рядышком неуклюжая квадратная баржа и синий катер с горящими фонариками. Жемчужно-серое небо отражалось в реке и в окнах Консьержери, с великого собора кривлялись химеры. Это был Париж — город-аллюзия, город-цитата. Утром они отправились на Монмартр. В этот ранний час он был чист и пуст. Он ничего не изображал и не старался отвечать ожиданиям, он был самим собой — наивной патриархальной деревней. На Аллее Туманов дюжие парни подвязывали виноград, в проеме улицы Водопоя в неверном свете висел размытый силуэт Сакре-Кера, и ветхий старик тянул за поводок дряхлого спаниеля, на краю площади Тертр художники с картонными папками наготове лениво пили кофе. С Монмартра они спустились к реке, чтобы с палубы «бато-муша», «кораблика-мушки», посмотреть на парижские мосты - они увидели геометрию реки, серые камни и башни с обветренными гербами. Мосты выстраивались, сходились, расходились, приближались друг к другу и снова разбегались, они составляли единое целое, они были самостоятельным пейзажем, другой стороной города и душой реки. Много недель, а может быть, месяцев, они бродили по Парижу. Они сидели в кафе у Оперы, сморели с моста Дез_Ар на воду, гуляли среди ночи в саду Пале-Рояль, где подстриженные деревья примеряли первые листья. Они перезнакомились со всеми художниками Монмартра и со всеми химерами Нотр-Дама, угощали жареной бараниной Д'Ар-таньяна и пили кофе с Бодлером, а однажды видели, как прогуливается по бульвару Распай Иван Сергеевич Тургенев. На третье утро они собрали вещи и поехали в аэропорт, чтобы возвратиться в Москву.
|