Навеяно Анненковым.
Был такой странный, молчаливый поэт с вечно испуганными глазами. Он называл себя председателем Земного Шара. Как просто было посмеяться над бытовым кретинизмом Хлебникова, а он ведь и умер от голода и истощения, так же тихо - никому не жалуясь, все так же наблюдая за своими "медведЯми, пробежавшими по тихим ресницам".
Я долгое время искала стихи Хлебникова (увлекалась футуристами, особенно Маяковским). Каждый день со своим другом ходили в Национальную библиотеку, негде было встречаться, любили читать (к тому же незабываемое впечатление, уединившись в читательном зале, уже перед закрытием, лежу на книге, мой тихий друг медленно расчесывает мои волосы, каждую отдельно... Последний звонок... Пора прощаться с Хлебниковым и с моим другом). Большое издание держу в руках, множество странных стихов, совсем непонятных, милых, трогательных, чересчур заумных. Потом вдруг онемела моя подруга Байба. Каждый день мы с ней ехали в университет в одном и том же троллейбусе и вели молчаливый диалог, очень похоже, как описывает Анненков:
"Мы молчали. Хлебников пристально на меня смотрел, я отвечал ему тем же. Не нарушая молчания, мы не останавливали наш разговор. Однажды заметив, что Хлебников закрыл глаза, я неслышно встал со стула, чтобы покинуть комнату, не разбудив его.
- Не прерывайте меня, - произнес вслух Хлебников, не открывая глаз, - поболтаем еще немного. Пожалуйста!" (с) Анненков
Немного помолчать захотелось. Пусть он говорит:
В этот день голубых медведей ,
Пробежавших по тихим ресницам,
Я провижу за синей водой
В чаше глаз приказанье проснуться.
На серебряной ложке протянутых глаз
Мне протянуто море и на нем буревестник;
И к шумящему морю, вижу, птичая Русь
Меж ресниц пролетит неизвестных.
Но моряной любес опрокинут
Чей-то парус в воде кругло-синей,
Но зато в безнадежное канут
Первый гром и путь дальше весенний.
У Мариенгофа описан один эпизод, очень характерный:
Есенин говорит:
- Велимир Викторович, вы ведь Председатель Земного Шара . Мы хотим в
городском Харьковском театре всенародно и торжественным церемониалом
упрочить ваше избрание.
Хлебников благодарно жмет нам руки.
Неделю спустя перед тысячеглазым залом совершается ритуал.
Хлебников, в холщовой рясе, босой и со скрещенными на груди руками,
выслушивает читаемые Есениным и мной акафисты посвящения его в Председатели .
После каждого четверостишия, как условлено, он произносит:
- Верую.
Говорит "верую" так тихо, что мы только угадываем слово. Есенин толкает
его в бок:
- Велимир, говорите громче. Публика ни черта не слышит.
Хлебников поднимает на него недоумевающие глаза, как бы спрашивая: "Но
при чем же здесь публика?"
И еще тише, одним движением рта, повторяет:
- Верую.
В заключение, как символ Земного Шара , надеваем ему на палец кольцо ,
взятое на минуточку у четвертого участника вечера - Бориса Глубоковского .
Опускается занавес.
Глубоковский подходит к Хлебникову:
- Велимир, снимай кольцо .
Хлебников смотрит на него испуганно и прячет руку за спину.
Глубоковский сердится:
- Брось дурака ломать, отдавай кольцо !
Есенин надрывается от смеха.
У Хлебникова белеют губы:
- Это... это... Шар ... символ Земного Шара ... А я вот - меня... Есенин и
Мариенгоф в Председатели ...
Глубоковский , теряя терпение, грубо стаскивает кольцо с пальца.
Председатель Земного Шара Хлебников, уткнувшись в пыльную театральную
кулису, плачет большими, как у лошади, слезами.
Художник - Ю. Анненков