Сказки Феликса Кривина [ В день по одной ;) ]

[Губернатор]

ПЕТУХ-МАССОВИК

На штатную должность в курятник был назначен Петух-массовик.
Это был дельный, опытный Петух. В свое время он подвизался в качестве
штатного поэта в популярной газете "Быка за рога", потом возглавлял
какую-то спортивную организацию, и вот теперь, в связи с развернувшейся
кампанией за повышение вылупляемости цыплят, был брошен в курятник.
Петух собрал вокруг себя наседок и принялся разучивать с ними песню.
Куры, взявшись за крылышки, ходили по кругу и пели:

Мы выполним, высидим долг до конца,
Яйцо - нашей жизни опора.
И если наседка уйдет от яйца -
Она не уйдет от позора!

Культурно-массовая работа была в полном разгаре.
Правда, куры с трудом выкраивали минутку, чтобы посидеть на яйце;
правда и то, что цыплят с каждым днем вылуплялось все меньше.
Но это был единственный недостаток успешной борьбы за повышение
вылупляемости.

[Губернатор]

КАРАНДАШ И РЕЗИНКА

Поженились Карандаш и Резинка, свадьбу сыграли - и живут себе спокойно.
Карандаш-то остер, да Резинка мягка, уступчива. Так и ладят.
Смотрят на молодую пару знакомые, удивляются: что-то здесь не то, не
так, как обычно бывает. Дружки Карандаша, перья, донимают его в мужской
компании:
- Сплоховал ты, брат! Резинка тобой как хочет вертит. Ты еще и слова
сказать не успеешь, а она его - насмарку. Где же твое мужское самолюбие?
А подружки Резинки, бритвы, ее донимают:
- Много воли даешь своему Карандашу. Гляди, наплачешься с ним из-за
своей мягкости. Он тебе пропишет!..
Такие наставления в конце концов сделали свое дело. Карандаш, чтоб
отстоять свое мужское самолюбие, стал нести всякую околесицу, а Резинка, в
целях самозащиты и укрепления семьи, пошла стирать вообще все, что
Карандаш ни напишет. И разошлись Карандаш и Резинка, не прожив и месяца.
Перья и бритвы очень остро переживали разлад в семье Карандаша.
Единственным утешением для них было то, что все случилось именно так, как
они предсказывали.

[Губернатор]

ПО ЧУЖИМ НОТАМ

Скворец пошел на повышение: его назначили соловьем.
Сидит Скворец в кабинете и вникает в соловьиные дела: сегодня выступить на расширенном заседании заведующих секторами до, ре, ми, фа, соль и ответственных работников Управления по согласованию диссонансов. Остается только набросать выступление.
Скворец нажал кнопку, и в дверях неслышно появился начальник Соловьиного кабинета Воробей.
— Набросай-ка, голубчик, несколько нот по канареейному вопросу. Только, знаешь, в таком мажорном духе.
Начальник Соловьиного кабинета вызвал к себе в кабинет свою заместительницу по работе среди женщин Ворону.
— Тут, товарищ Ворона, насчет канареек нужно что-нибудь придумать. Тащи сюда нотную энциклопедию и займемся… Вечером Скворец выступал на расширенном заседании. Поклевывая лежащую перед ним плотную
стопку бумаг, он начал:
— Чик-чирик! Карр! Чик-чирик!
Заведующие секторами и ответственные сотрудники Управления слушали, зевали, но не удивлялись: к таким выступлениям они давно привыкли. И во времена бывшего соловья Дрозда, и во времена Чижа, и во времена Зяблика, — всегда выступления на любую тему звучали одинаково: «Карр! Чик-чирик!»

Сообщение отредактировал(а) Губернатор - 14.11.2005 - 11:24

[Губернатор]

НЕВИННАЯ БУТЫЛКА

Бутылку судили за пьянство, а она оказалась невинной.

Суд, конечно, был не настоящий, а товарищеский, потому что, как известно, за пьянство не судят. Но для Бутылки и этого было достаточно.

Больше всех возмущались Бокал и Рюмка. Бокал призывал присутствующих “трезво взглянуть на вещи”, а Рюмка просила скорей кончать, потому что она, Рюмка, не выносит запаха алкоголя.

А потом вдруг выяснилось, что Бутылка — не винная. Это со всей очевидностью доказала свидетельница Соска, которой приходилось постоянно сталкиваться с Бутылкой по работе.

Все сразу почувствовали себя неловко. Никто не знал, что говорить, что делать, и только Штопор (который умел выкрутиться из любого положения) весело крикнул:

— Братцы, да ведь нужно отметить это событие! Пошли, я угощаю!

И он повел всю компанию к своему старому другу Бочонку. Здесь было очень весело. Рюмка и Бокал ежеминутно чокались с Бутылкой, и она вскоре набралась по самое горлышко.

И все от души радовались тому, что Бутылка, которую они еще недавно так строго судили за пьянство,— совершенно невинная...

Впрочем, теперь это уже была несколько запоздалая радость.

[Губернатор]

КРАЕУГОЛЬНЫЙ КАМЕНЬ

— Уголь — это краеугольный камень отопительного сезона, — говорил Кусок Угля своим товарищам по сараю. — Мы несем в мир тепло — что может быть лучше этого? И пусть мы сгорим, друзья, но мы сгорим недаром!
Зима была суровой, тепла не хватало, и все товарищи Куска Угля сгорели. Не сгорел только он сам и на следующий год говорил своим новым товарищам по сараю:
— Мы несем в мир тепло — что может быть лучше этого? И пусть мы сгорим…
Краеугольный Камень оказался камнем обыкновенным.

[Губернатор]

ДВА КАМНЯ.

У самого берега лежали два камня - два неразлучных и давних приятеля. Целыми днями грелись они в лучах южного солнца и, казалось, счастливы были, что море шумит в стороне и не нарушает их спокойного и мирного уюта.
Но вот однажды, когда разгулялся на море шторм, кончилась дружба двух приятелей: одного из них подхватила забежавшая на берег волна и унесла с собой далеко в море.
Другой камень, уцепившись за гнилую корягу, сумел удержаться на берегу и долго не мог прийти в себя от страха. А когда немного успокоился, нашел себе новых друзей. Это были старые, высохшие и потрескавшиеся от времени комья глины. Они с утра до вечера слушали рассказы Камня о том, как он рисковал жизнью, какой подвергался опасности во время шторма. И, ежедневно повторяя им эту историю, Камень в конце концов почувствовал себя героем.
Шли годы… Под лучами жаркого солнца Камень и сам растрескался и уже почти ничем не отличался от своих друзей — комьев глины.
Но вот набежавшая волна выбросила на берег блестящий Кремень, каких еще не видали в этих краях.
— Здравствуй, дружище ! - крикнул он Растрескавшемуся Камню.
Старый Камень был удивлен.
— Извините, я вас впервые вижу.
— Эх, ты ! Впервые вижу ! Забыл, что ли, сколько лет провели мы вместе на этом берегу, прежде чем меня унесло в море?
И он рассказал своему старому другу, что ему пришлось пережить в морской пучине и как все-таки было здоров и интересно.
— Пошли со мной ! - предложил Кремень. — Ты увидишь настоящую жизнь, узнаешь настоящие бури.
Но его друг, Растрескавшийся Камень, посмотрел на комья глины, которые при слове "бури" готовы были рассыпаться от страха, и сказал:
— Нет, это не по мне. Я и здесь прекрасно устроен.
— Что ж, как знаешь! - Кремень вскочил на подбежавшую волну и умчался в море.
… Долго молчали все оставшиеся на берегу. Наконец Растрескавшийся Камень сказал:
— Повезло ему, вот и зазнался. Разве стоило ради него рисковать жизнью? Где же правда? Где справедливость?

[Губернатор]

ПОЛУПРАВДА

Купил Дурак на базаре Правду. Удачно купил, ничего не скажешь. Дал за нее три дурацких вопроса да еще два тумака сдачи получил и - пошел.
Но легко сказать — пошел! С Правдой-то ходить — не так просто. Кто пробовал, тот знает. Большая она, Правда, тяжелая. Поехать на ней — не поедешь, а на себе нести — далеко ли унесешь?
Тащит Дурак свою Правду, мается. А бросить жалко. Как-никак, за нее заплачено.
Добрался домой еле жив.
— Ты, где, Дурак, пропадал? - набросилась на него жена.
Обьяснил ей Дурак все, как есть, только одного обьяснить не смог: для чего она, эта Правда, как ею пользоваться.
Лежит Правда среди улицы, ни в какие ворота не лезет, а Дурак с женой держат совет - как с нею быть, как ее приспособить в хозяйстве.
Крутили и так и сяк, ничего не придумали. Даже поставить Правду, и то негде. Что будешь делать — некуда Правды деть!
— Иди, - говорит жена Дураку, — продай свою Правду. Много не спрашивай — сколько дадут, столько и ладно. Все равно толку с нее никакого.
Потащился Дурак на базар. Стал на видном месте, кричит:
— Эй, народ! - кричит Дурак. — Бери Правду — дешево отдам!
— Да нет, - отвечает народ. — Нам твоя Правда ни к чему. У нас своя Правда, не купленная.
Но вот к Дураку один Торгаш подошел. Покрутился возле Правды, спрашивает:
— Что, парень, Правду продаешь? А много ли просишь?
— Немного, совсем немного, - обрадовался Дурак. — Отдам за спасибо.
— За спасибо? - стал прикидывать Тогаш. —Нет, это для меня дороговато.
Но тут подоспел еще один Торгаш и тоже стал прицениваться.
Рядились они, рядились и решили купить одну Правду на двоих. На том и сошлись.
Разрезали Правду на две части. Получились две полуправды, каждая и полегче, и поудобнее, чем целая была. Такие полуправды — загляденье.
Идут Торгаши по базару, и все им завидуют. А потом и другие торгаши, по их примеру, стали себе полуправды мастерить. Режут торгаши правду, полуправдой запасаются.
Теперь им куда легче разговаривать между собой. Там, где надо было сказать: «Вы подлец!» - можно сказать: «У вас трудный характер». Нахала можно назвать шалуном, обманщика — фантазером.
И даже нашего Дурака теперь никто дураком не назовет.
О Дураке скажут: «Человек, по-своему мыслящий».
Вот как режут Правду!

[Губернатор]

НРАВОУЧИТЕЛЬНАЯ КНИЖКА

Маленькому мальчику купили в магазине Книжку. Называлась она так:
"Нужно быть послушным". Очевидно, считали, что для маленького мальчика
такая Книжка может быть полезной.
Когда люди ушли по своим делам и в комнате никого не осталось. Книжка
решила осмотреться на новом месте. Осторожно, чтобы не ушибиться, она
спрыгнула с этажерки и отправилась по комнате.
Первым, кто встретился ей, был отрывной Календарь. В нем уже почти не
осталось листиков (потому что дело было в декабре), но он не смущался этим
и даже был, по-видимому, весел.
- Негодные дети! - возмутилась Книжка. - Разве можно так книги рвать?!
Календарь только усмехнулся.
Но Книжка его не поняла: в ней ничего не говорилось о календарях.
Поэтому она, проворчав себе под нос что-то нравоучительное, отправилась
дальше.
На письменном столе она увидела Пресс-папье.
- Грязнуля, - сказала Книжка. - Посмотри, ты весь в чернилах!
Затем она долго отчитывала Форточку за то, что та выглядывает на улицу
(можно простудиться!), объясняла Маятнику, что не следует все время бегать
взад-вперед. Графину - что нельзя баловаться с водой, и так далее.
Хорошо, что на ее слова никто не обращал внимания.
А если бы ее послушали?

[Губернатор]

ХВОСТ

Надоела Зайцу нужда, и решил он продать свой хвост.
Пришел на базар, взобрался на холмик и ждет покупателей. Увидели Зайца лисицы, выстроились в очередь. Задние нажимают на передних, спрашивают друг дружку:
— Чего дают?
— Да вот — хвост выбросили. Не знаю только, всем ли хватит.
— Ты гляди, не помногу давай, - кричат Зайцу. — Чтобы всем хватило!
— Да я не помногу, - коситься Заяц на свой хвостик, — только не жмите так, пожалуйста!
Жмут лисицы, мнут друг дружке бока, каждая боится, что ей не достанется.
— Трудно нынче с хвостами, - жалуются лисицы. — Слыхано ли дело — за хвост две морковки!
— Нет, не слыхано, - соглашается Заяц. — Просто этот хвост мне дорог как память. Я его от родителей получил… Ой, не жмите, пожалуйста!..
Но его уже никто не слушал. Покупатели сбились в кучу, каждый норовил вцепиться в хвост. А когда куча рассеялась, Заяц куда-то делся и на земле остался только его хвостик.
Только хвостик — и никакой возле него очереди.

[Губернатор]

ХИТРАЯ КОШКА

Бежит Мышка по коридору, вдруг кто-то цап за шиворот! Скосила Мышка глаза, глядь — Кошка. От Кошки добра не жди, и решила Мышка сделать вид, будто она не узнала Кошку.
— Скажите, пожалуйста, вы не видели Кошку?
Кошка прищурилась:
— А вам что - нужна Кошка?
— Д-да, - пискнула Мышка.
«Что-то тут не то, - подумала Кошка. — На всякий случай правды говорить не следует.»
— Кошка сидит в кабинете, - схитрила Кошка. — Она там всегда сидит. У нее там работа.
— Может, мне ее там поискать? - предложила Мышка, не совсем уверенная, что ее отпустят.
— Что ж, поищите, - разрешила Кошка, а про себя подумала: «Беги, беги, так ты ее и найдешь! Вот так дураков учат!»
Побежала Мышка. Сидит Кошка, ухмыляется:
«Ай да я, ай да Кошка! Хорошо Мышку за хвост провела!»
А потом спохватилась: «Как же так? Выходит, я ее за здорово живешь отпустила? Ладно, попадешься ты мне в другой раз!»
И в другой раз попалась Мышка.
— Ну как, нашли вы тогда Кошку? - спросила Кошка, зло радуясь.
— Да, да, не беспокойтесь, - заторопилась Мышка, а сама так и смтрит, куда бы улизнуть.
«Ну, погоди, - решила Кошка. — Сейчас я тебя поймаю!»
— Значит, Кошка в кабинете сидит?
— В кабинете.
— И вы можете ее привести?
— М-могу…
— Ну-ка приведите.
Побежала Мышка.
Час прошел, и два, и три — нет Мышки. Конечно, где ей Кошку провести, когда Кошка - вот она! - здесь сидит.
Хорошо Кошка Мышку обхитрила!

[Губернатор]

Разговор с колесом.

— Трудно нашему брату, колесу. Всю жизнь трясись по дорогам, а попробуй только перевести дух, такую получишь накачку!
— Значит, спуску не дают?
— Ох, не дают! Да еще того и гляди — под машину угодишь. Вот что главное.
— Под машину? Разве ты не под машиной работаешь?
— Еще чего придумаете! Я пятое колесо, запасное…

[Губернатор]

Сильный аргумент.

Мелок трудился вовсю. Он что-то писал, чертил, подсчитывал, а когда заполнил всю доску, отошел в сторону, спрашивая у окружающих:
— Ну, теперь понятно?
Тряпке было непонятно, и поэтому ей захотелось спорить. А так как иных доводов у нее не было, она просто взяла и стерла с доски все написанное.
Против такого аргумента трудно было возражать: Тряпка явно использовала свое служебное положение. Но Мелок и не думал сдаваться. Он принялся доказывать все с самого начала - очень подробно, обстоятельно, на всю доску.
Мысли его были достаточно убедительны, но - что поделаешь! - Тряпка опять ничего не поняла. И когда Мелок окончил, она лениво и небрежно снова стерла с доски все написанное.
Все, что так долго доказывал Мелок, чему он отдал себя без остатка…

[Губернатор]

Несправедливость.

— Работаешь с утра до вечера, — сокрушался Здоровый Зуб, — и никакой тебе благодарности! А Гнилые Зубы — пожалуйста: все в золоте ходят. За что, спрашивается? За какие заслуги?

[Губернатор]

Трудный Цыпленок.
Не успел Цыпленок вылупиться, как тотчас получил замечание за то, что разбил яйцо. Бог ты мой, откуда у него такие манеры? Очевидно, это что-то наследственное …

Погремушка.
— Нужно быть проще, доходчивее, — наставляет Скрипку Погремушка. — Меня, например, всегда слушают с удовольствием. Даже дети и те понимают!

Картина.
Картина дает оценку живой природе:
— Все это, конечно, ничего — и фон, и перспектива. Но ведь нужно же знать какие-то рамки!

Творческий метод.
Среди цветов — спор о прекрасном.
Слово берет Колючка:
— Я никак не могу согласиться с творческим методом Розы. Острота — это да! Проникновение до cамых глубин — это я понимаю! Но представлять все в розовом свете…

Сила убеждения.
— Помещение должно быть открыто, — глубокомысленно замечает Дверная Ручка, когда открывают дверь.
— Помещение должно быть закрыто, — философски заключает она, когда дверь закрывают.
Убеждение Дверной Ручки зависит от того, кто на нее нажимает.

Заноза.
— Нам, кажется, по пути, — сказала Заноза, впиваясь в ногу. — Вот и хорошо: все-таки веселее в компании.
Почувствовав боль, мальчик запрыгал на одной ноге, и Заноза заметила с удовольствием:
— Ну вот, я же говорила, что в компании веселее!

Достоинство.
По величине Колибри чуть больше пчелы, но все-таки она — птица!
— Наши орлы — хорошие ребята, — говорит Колибри.
Так, между прочим, когда к слову приходится.

Заплата.
Новенькая Заплата достаточно ярка, и она никак не может понять, почему ее стараются спрятать. Ведь она так выделяется на этом старом костюме!

Клякса.
Среди однообразных букв на листе бумаги одна Клякса умеет сохранить свою индивидуальность. Она никому не подражает, у нее свое лицо, и прочитать ее не так-то просто.

Парус.
— Опять этот ветер! — сердито надувается Парус. — Ну разве можно работать в таких условиях?
Но пропадает ветер — и Парус обвисает, останавливается. Ему уже и вовсе не хочется работать. А когда ветер появляется снова, Парус опять надувается:
— Ну и работенка! Бегай целый день, как окаянный. Добро бы еще хоть ветра не было…

[Губернатор]

Подслушанное счастье.

Все уснуло. В кухне совсем темно. Толстый, высокомерный, обычно мрачный и неразговорчивый Кувшин не замечает, что Чашка не одна, что рядом с ней - Ложка, и говорит:
— С тех пор как я увидел тебя, Чашка, ничего мне не мило на этой полке. Я люблю тебя, слышишь, люблю так, что не могу даже вместить в себе эту любовь…
Кувшин много не может вместить — ведь он рассчитан только на три литра. Но любовь не меряют на литры, и поэтому признание Кувшина звучит довольно трогательно. По крайней мере таким оно кажется Ложке — невольной свидетельнице этого разговора.
— Пойдем со мной, Чашка, - продолжает Кувшин, — я уведу тебя в сказочную страну, в страну Чистых Скатертей и Просторных Буфетов. А если не хочешь, Чашка, мы останемся здесь и будем все равно счастливы.
«Пойдем со мной, Чашка», - говорит Кувшин, но Ложка слышит совсем другое. И кажется ей, что говорит это вовсе не Кувшин, а ее знакомый маленький Ножик.
«Пойдем со мной, Ложка, — слышится ей. Я люблю тебя, и поэтому ты будешь всюду со мной счастлива.»
И они идут, идут вдвоем в чудесную страну Чистых Скатертей и Просторных Буфетов. Вернее, даже не идут, а летят, потому что их несет туда сказочный ковер-самолет, который люди называют подносом.
Вот, наконец, и она, эта прекрасная страна. В ней действительно стол с очень чистой скатертью, и вообще повсюду такая чистота, что неряшливые пылинки в ужасе выбрасываются прямо из окна.
— Ну как, - спрашивает Ножик, когда они сходят с подноса на скатерть, — нравится тебе здесь?
— Да, очень нравится, - отвечает Ложка. Но больше всего ей нравится в эту минуту сам Ножик, который так и сият от счастья.
И маленькая Ложка улыбается ему…
А потом, когда в кухню заглядывает рассвет, все оказывается совсем иначе. Кувшин стоит на своем месте, по-прежнему высокомерный и неразговорчивый, и полон он, как всегда, простокваши, а совсем не любви. И у Ножика очень скучный, неинтересный вид. Никак не похоже, чтобы он знал дорогу в Страну Счастья.
Но Ложка верит, что все это не так.

[Губернатор]

Из древнего разговора

Не троньте, не троньте его кругов!
Не троньте кругов Архимеда!...
Один из пришлых римлян-врагов
с ученым вступает в беседу:
-- К чему говорить о таком пустяке?
-- легат вопрошает с улыбкой.
-- Ты строишь расчеты свои на песке,
на почве, особенно зыбкой.
Сказал, -- и услышал ответ старика:
-- Солдат, вы меня извините.
Но мудрость жива и в сыпучих песках,
а глупость -- мертва и в граните.
-- Ты, вижу, мастер красивых слов,
-- легат завершил беседу.
-- Старик, я не трону твоих кругов.
Сказал -- и убил Архимеда.
История мчится на всех парах,
одни у нее заботы:
уже архимеды горят на кострах,
восходят на эшафоты...
Они, архимеды, кладут кирпичи, уступая победу...
И ныне, как прежде, над миром звучит:
НЕ ТРОНЬТЕ КРУГОВ АРХИМЕДА!

[Губернатор]

Бумажная роза

-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Полусказки". Изд. "Карпаты", Ужгород, 1964.
OCR & spellcheck by HarryFan, 16 January 2001
-----------------------------------------------------------------------

(Пьеса-сказка)



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ВЕЩИ

Пустая Пепельница.
Бумажная Роза.
Толстая Книга.
Штопор.
Парень Гвоздь.
Орех.
Кактус.

Действие происходит в прихожей, маленькое окошко которой выходит во
двор. Кроме таких нужных вещей, как Вешалка, Зеркало, Табуретка, здесь на
старом хромоногом столике стоит Старая Пустая Пепельница, владелец которой
бросил курить, неизвестно как попавшая сюда пыльная Бумажная Роза и другие
вещи, с которыми вы познакомитесь по ходу пьесы.


ПРЕДДЕЙСТВИЕ

Окно. На подоконнике стоит старый небритый Кактус и смотрит в прихожую
которая находится где-то в стороне Кактусу скучно, он все время зевает
Очевидно, ему надоело наблюдать каждый день одно и то же.
С улицы, откуда-то сверху, доносится песня.

Поработать нам не грех,
Труд полезный сладок.
Я порядочный Орех
И люблю порядок.
Ни к чему высоты мне,
Я спущусь и ниже,
Если только на стене
Пыль и грязь увижу.

В окно заглядывает Орех. Он сидит на ветке, а другой веткой сметает
пыль со стены дома.

Орех (Кактусу). Здравствуйте, чем вы здесь занимаетесь?
Кактус (он ничем не занимается, но ведь об этом так просто не скажешь).
Да вот, изучаю этот столик.
Орех. Есть что-нибудь интересное?
Кактус (ничего интересного он не видит, но надо же придать какой-то
смысл своим занятиям). Да, есть интересное.
Орех. Если не возражаете, я тоже понаблюдаю. У меня как раз есть
немного свободного времени.
Кактус. Садитесь, чего там.

Орех садится рядом с Кактусом, и они вдвоем смотрят в прихожую.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Маленький столик в прихожей, который виден из окна Кактусу и Ореху. На
столике - Старая Пустая Пепельница, Бумажная Роза, Толстая Книга и Парень
Гвоздь. Недалеко от столика - узкая щель двери, в которую обитателям
прихожей видно то, что происходит в комнате.

Бумажная Роза. А мне снилось, что я куда-то еду...
Пустая Пепельница. Господи, опять эти сны! Мне, у которой было
настоящее прошлое, ничего не снится, а вам... С чего бы это? (Толстой
Книге). Скажите, вы придаете значение снам?

Толстая Книга молчит.

Пустая Пепельница. Я, например, не придаю никакого значения. Когда-то в
молодости, помню, мне снился "Казбек". Я ждала, ждала, но дальше
"Беломора" дело так и не пошло. Нет, сны - это чепуха. (Толстой Книге). Не
правда ли?

Толстая Книга молчит.

Пустая Пепельница. Определенно чепуха. Мне в последнее время уже ничего
не снится. Так, темнота какая-то. (Помолчав, Розе). Так вам снилось, что
вы куда-то едете?

Бумажная Роза кивает.

Пустая Пепельница. С кем, если не секрет?
Бумажная Роза. Ах, это не имеет значения.
Пустая Пепельница. Ну да, конечно. Наша Роза опять по ком-то сохнет.
Голубушка, сколько раз я вам говорила, что нужно легче к жизни относиться.
Поверьте моему опыту, у меня было достаточно окурков. Они горели, а я была
холодна, они сгорели, а я цела, как видите. Любовь - это такое дело.
Любить нужно с головой, умеючи.
Бумажная Роза. Непонятны мне эти рассуждения.
Пустая Пепельница. Ничего, поймете. Просто у вас еще нет опыта.
Бумажная Роза. Вот в комнате - там настоящая жизнь.
Пустая Пепельница. Что же хорошего вы нашли в комнате?
Бумажная Роза. Ну посмотрите сами. Вон видите - письменный стол? Каждый
день на нем все в движении. Карандаши и ручки что-то пишут, бумага,
линейка, циркуль - все увлечены каким-то интересным делом.
Пустая Пепельница. По-моему, у нас здесь гораздо спокойней.
Бумажная Роза. Или вон стол обеденный. Вокруг него собирается много
людей, и тарелкам, чашкам, ложкам и вилкам всегда, должно быть, очень
весело.
Пустая Пепельница. Хорошее веселье!
Бумажная Роза. А диван! Вы посмотрите на этот диван! Какие на нем
красивые подушечки! Ах, как бы я хотела поселиться на этом диване!
Пустая Пепельница. Мне эта философия непонятна. (Книге). А вам?
Скажите, вот вы - мудрая, знающая книга. Вам понятна эта философия?

Толстая Книга молчит.

Пустая Пепельница (Розе). Путано вы как-то выражаетесь.
Парень Гвоздь. Ничего не путано. Роза права: что это за жизнь у вас на
столе? Сплошное однообразие.
Пустая Пепельница (оборачивается к нему). Юноша, откуда вы взялись?
Парень Гвоздь. Я пришел из столярной мастерской.
Пустая Пепельница. Что это за обитель такая?
Парень Гвоздь (оживляется). Вы разве ничего не слыхали о нашей
мастерской?
Пустая Пепельница (снисходительно). Милый, у нас есть достаточно о чем
слышать.
Парень Гвоздь. Так я вам тогда расскажу. Знаете, это очень хорошее
место. Наш Рубанок - вы его знаете?
Пустая Пепельница. Первый раз слышу.
Парень Гвоздь. Так вот, наш Рубанок недавно обстругал тысячную планку,
и его занесли на Доску почета.
Пустая Пепельница. Доска почета? Это что такое?
Парень Гвоздь. Ну как! Вы и о Доске почета не слыхали? На нее заносят
имена самых лучших, тех, кто хорошо работает.
Пустая Пепельница. Бред какой-то!
Парень Гвоздь. Почему же бред? Вот, например, Молоток. Это наш лучший
ударник.
Пустая Пепельница. Юноша, ваши неотесанные друзья нас мало интересуют.
Кстати, и вы, кажется, сбежали от них.
Парень Гвоздь. Я не сбежал. Мне сказали, что в комнате требуются
гвозди. И я дал согласие. У меня вот и направление есть.
Бумажная Роза (живо). Вы едете в комнату? Ах, как бы я хотела быть на
вашем месте!
Парень Гвоздь. Зачем же на моем? Я могу вас просто взять с собой. Если
вы согласитесь, конечно.
Пустая Пепельница. Куда вас посылают?
Парень Гвоздь. На стенку.
Пустая Пепельница. Высоко?
Парень Гвоздь. Не очень.
Пустая Пепельница. Не очень - нам и на нашем столике сойдет. (Розе).
Это будет безумием, если вы согласитесь.
Парень Гвоздь (Розе). Мне говорили, что эта стенка пустая, что там
совершенно ничего нет. Сначала будет немножко неприятно, но ведь должен же
кто-то сначала прийти на пустое место.
Пустая Пепельница. Вы слышите - пустая стенка!
Бумажная Роза. Да, это действительно неприятно. Может быть, вас могли
бы послать на диван?
Парень Гвоздь. Нет, дивану гвозди не нужны, у него своих хватает.
Бумажная Роза. А на письменный стол? Или на этажерку?
Парень Гвоздь. Нет, там мне тоже нечего делать.
Бумажная Роза. Ах, как жаль, что вас не посылают на диван! Там такие
красивые подушечки!
Парень Гвоздь. Уверяю вас, нам на стене будет не хуже. Мы будем
первыми, а потом придут и другие. Должен же быть кто-то первым.
Пустая Пепельница. Кто-то - это нас не касается. Кто-то - это не
обязательно мы. Сами можете хоть голову разбить, а за других нечего
расписываться.
Парень Гвоздь. Простите, вы говорите ерунду. (Розе). Идемте, вам будет
хорошо, вот увидите.
Бумажная Роза. Право, мне как-то боязно...
Парень Гвоздь. Ну ладно. Вы подумайте. Я устроюсь на новом месте, а
потом, если вы согласитесь, заберу и вас. Договорились?
Бумажная Роза. Договорились.
Пустая Пепельница. Сумасбродная нынче молодежь пошла. (Книге). Как вы
находите?

Толстая Книга молчит.

Занавес


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Тот же столик. На нем - Пепельница, Бумажная Роза, Толстая Книга и
Штопор.

Штопор (Пепельнице). А, здорово, старуха! Вот не ожидал тебя здесь
встретить!
Пустая Пепельница (она теперь стала солидной и порядочной, и
фамильярность Штопора ей не нравится). Я вас не знаю.
Штопор. Не знаешь? А я тебя оч-чень хорошо знаю!
Пустая Пепельница. Отстаньте, нахал!
Штопор. Но-но, не лезь в бутылку! У меня к тебе дело.
Пустая Пепельница. Что еще за дело?
Штопор. Как бы мне закрутить с этой Розой? Она мне положительно
нравится.
Пустая Пепельница. Опять закрутить? Не накрутился еще со своими
пробками?
Штопор. Брось, старуха! Я тебе твоих окурков не считаю.
Пустая Пепельница. Об окурках забудь. А с Розой у тебя ничего не
выйдет. У нее есть жених - Парень Гвоздь.
Штопор. Гвоздь? Это не тот, которому недавно дали по шапке?
Пустая Пепельница. Дали по шапке? Ты точно знаешь? За что?
Штопор. Заработал. Сунул нос не туда, куда нужно, ему и дали.
(Помолчав). Так познакомишь меня с Розой?
Пустая Пепельница. Вот навязался! Ну ладно, знакомься. (Розе). Милая,
разрешите вас познакомить с моим старым приятелем.
Штопор (тихо). О возрасте можешь не распространяться. (Розе). В самом
высшем обществе не встретишь такой красавицы, как вы.
Бумажная Роза (кокетливо). А вы знаете, кого можно встретить в высшем
обществе?
Штопор. Как же, знаю, приходилось вращаться...
Пустая Пепельница. Подумаешь, общество! У нас тоже общество неплохое.
Даже вон Книга есть, с высшим образованием.
Бумажная Роза (Штопору). А в комнате, на стенке, вам бывать не
приходилось?
Штопор. Что стенка! Пустое место. Я знал пробки, которые долетали до
нее и тотчас же отскакивали. Ничего там хорошего, очевидно, нет.
Пустая Пепельница. Видите, я же говорила! (Книге). Вот и вы
подтвердите, что я именно так выразила свою мысль.

Толстая Книга молчит.

Штопор (Розе). А у вас что - кто-нибудь есть на стенке?
Бумажная Роза (смущенно). Да, у меня там Гвоздь. Мой знакомый.
Пустая Пепельница. Ее жених. Тот самый, которому, как вы утверждаете,
дали по шапке.
Бумажная Роза (испуганно). Что вы говорите!
Пустая Пепельница. Вам нужно хорошенько подумать, прежде чем связать
свою судьбу с таким подозрительным Гвоздем. Я бы лично - подумала.
Штопор. Да, теперь с ним связываться - дело опасное. Теперь его песенка
спета.
Бумажная Роза (растерянно). Как же так? Ведь он был такой хороший,
такой прямой Гвоздь. За что же ему?..
Штопор. За прямоту эту самую. Прямота до добра не доводит.
Бумажная Роза. Что же мне теперь делать? Я ждала, что он устроится и
вызовет меня...
Штопор. И вы бы поехали? На стенку? Глупенькая.
Пустая Пепельница. Конечно, глупая. Оставить наш уютный столик и
рваться на какую-то незнакомую стенку. Это по меньшей мере легкомысленно.
Штопор. От скуки не только на стенку полезешь. Разве у вас здесь жизнь?
Бумажная Роза. Как вы правы, как правы! Я так мечтаю уехать отсюда в
комнату!
Штопор. Могу вам предложить свои услуги.
Бумажная Роза. Вы имеете возможность попасть в комнату?
Штопор. Для меня это просто.
Бумажная Роза. Может быть, вы смогли бы устроиться на диване?
Штопор. Конечно, на диване! Ни о чем другом не может быть и речи!
Бумажная Роза. Ах, возьмите меня, возьмите меня! Я всю жизнь мечтала об
этом диване.
Штопор. С удовольствием, детка. Для тебя я готов на все!

Занавес


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Тот же столик. На нем - Пепельница, Бумажная Роза и Толстая Книга.

Бумажная Роза. А мне опять снилось, что я куда-то еду.
Пустая Пепельница. Еду, еду... Надо было ехать - случаев, кажется,
представлялось достаточно.
Бумажная Роза. Не решалась я, все боялась чего-то.
Пустая Пепельниц а. А вот я в свое время ничего не боялась.
Бумажная Роза. Вы - другое дело. У вас совсем другой характер.
Пустая Пепельница. При чем тут характер? Просто нужно уметь жить.
(Помолчав). А Штопор опять загулял. С какими-то пробками новыми связался.
Я никогда не верила в его порядочность.
Бумажная Роза (грустно). А я - поверила.
Пустая Пепельница. Конечно! Разве вы разбираетесь в жизни? Вы вон
Гвоздю не поверили, а он теперь - слыхали? - какое высокое положение в
комнате занимает?
Бумажная Роза. Вы мне об этом уже двадцать раз говорили.
Пустая Пепельниц а. И еще сто раз буду говорить. Вы сами прозевали свое
счастье. Гвоздь, такой красивый, прямой гвоздь! А этот дурак Штопор еще
говорил, что ему дали по шапке.
Бумажная Роза. Не нужно вспоминать о Гвозде.
Пустая Пепельница. Как это не нужно? Да ведь он герой! Пришел на пустую
стенку, а теперь вокруг него и картины, и портреты, и календарь. Сам он
такую картину держит, что просто загляденье. Нет, Гвоздь прочно сидит, я
скажу прямо - от души рада, что он оказался на высоте. Вот и у меня, я
помню, был окурок...
Бумажная Роза. Гвоздь, хороший, добрый Гвоздь! Сама не понимаю, как мне
мог вскружить голову Штопор.
Пустая Пепельница. На завитушки польстилась, милая. Дело обыкновенное,
женское. Вот теперь и расхлебывайте.
Бумажная Роза. Вы ведь сами говорили, что Гвоздь слишком прямой.
Пустая Пепельница. Значит, не слишком. Значит, в самую меру. Нечего к
словам придираться.
Бумажная Роза. Да ведь вы же мне и расхваливали Штопор с его
завитушками. Разве не правда?
Пустая Пепельница. Правда, истинная правда. Так ведь Штопору завитушки
в самую пору, он только с пробками дело имеет. А Гвоздю каменную стену
одолеть надо, здесь без прямоты не обойдешься. Я помню, у меня был
окурок...
Бумажная Роза. Ну скажите - что, что мне теперь делать?
Пустая Пепельница. Чего ж вы у меня спрашиваете? Я вам ничем не помогу.
Вы у Книги спросите - она мудрая, у нее высшее образование.
Бумажная Роза (Книге). Книга, посоветуйте, что мне теперь делать!

Толстая Книга молчит.

Пустая Пепельница. Ну скажите ей, вы ведь знаете, вы - умная.
Толстая Книга (впервые заговаривает). Рис опустить в горячую воду, дать
хорошенько закипеть и варить в течение двадцати минут...

Занавес


ПОСЛЕДЕЙСТВИЕ

Окно. На подоконнике сидят Орех и Кактус и смотрят в прихожую.

Орех. Вот какая история.
Кактус (зевает). Какая история?
Орех. Да с этой Розой.
Кактус. С той, что на столе? Да ведь она стоит, как стояла.
Орех. И вы ничего не видели?
Кактус (спохватывается). Как же, видел, видел.
Орех. Молодец Парень Гвоздь. Это он здорово сделал, что пошел на
стенку.
Кактус. Почему пошел? Его просто взяли и забили.
Орех. Ну, что вы! Вы ведь слышали, что он говорил?
Кактус (поспешно). Слышал, конечно, слышал.
Орех. Вся беда в том, что Роза - бумажная. С настоящей бы розой такого
не случилось. Вы видели настоящие розы?
Кактус (он всю жизнь смотрел только в прихожую, но тем не менее
говорит). Как же, видел.
Орех. Ну ладно, всего хорошего. Я пойду - меня работа ждет.
Кактус. Пока.

Орех поднимается на своей ветке и скрывается за окном. Слышна его
песня.

Поработать нам не грех,
Труд полезный сладок.
Я порядочный Орех
И люблю порядок.
Ни к чему высоты мне,
Я спущусь и ниже,
Если только на стене
Пыль и грязь увижу.

Кактус стоит на окне и пристально смотрит в прихожую. Он хочет увидеть
то, что видел Орех, но уже через минуту взгляд его становится сонным и
равнодушным. Кактус зевает.

Занавес

[Губернатор]

АДМИНИСТРАТИВНОЕ РВЕНИЕ

Расческа, очень неровная в обращении с волосами, развивала бурную
деятельность. И дошло до того, что, явившись однажды на свое рабочее
место, Расческа оторопела:
- Ну вот, пожалуйста: всего три волоска осталось! С кем же прикажете
работать?
Никто ей не ответил, только Лысина грустно улыбнулась. И в этой улыбке,
как в зеркале, отразился результат многолетних Расческиных трудов на
поприще шевелюры.

[Губернатор]

Ходить - ходьба, судить - судьба

-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Я угнал Машину Времени". Изд. "Карпаты", Ужгород, 1992.
OCR & spellcheck by HarryFan, 16 January 2001
-----------------------------------------------------------------------



Парень и девушка шли по широкой степи, и им было еще далеко до
горизонта. Горизонт был спокойный и ровный, словно ему нечего было
скрывать, а ему было что скрывать, ох, было...
Девушка шла под конвоем, а думала, что идет в дружеском сопровождении.
Она любила своего конвоира и называла его просто Вась. "Вась, куда ты меня
ведешь?" - спрашивала она, делая вид, что не догадывается. Но она
догадывалась, все девушки всегда обо всем догадываются, - правда, не
всегда о том, что бывает на самом деле.
Конвой Вась не отвечал, на подобные вопросы отвечать не положено, он
только торопил подконвойную, а ей не хотелось спешить, ей хотелось
продлить это волнующее приближение к горизонту. Она старалась держаться
поближе к парню, а он по уставу должен был соблюдать дистанцию. А то
обезоружит чего доброго, а там ее поминай. У него в кармане предписание
доставить подконвойную к месту казни. Или каторги. А она думала, что к
месту любви. Она верила, что любовь побеждает смерть, как написал творец
смерти на книге творца любви, чтоб отвести глаза любви от неумолимого
шествия смерти.
Девушка была революционерка, а парень - шпион и стукач, агент охранки и
Чрезвычайной Комиссии, и еще чего-то в этом роде. Но внешне он ничем не
отличался от революционера, партизана и подпольщика. А чем он мог
отличаться? Мы ведь все живем вперемешку - герои, революционеры, убийцы и
предатели. Встречаемся, общаемся, говорим о том, о чем положено говорить,
и молчим о том, о чем говорить не положено. Как тут отличить одно от
другого?
Бывали даже случаи, когда агенты охранки становились во главе революции
и вели ее на казнь, усыпляя пламенными словами. Такими словами усыплял
парень девушку, а она слушала и вся тянулась к нему, потому что он был
парень, а она была девушка.
"Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гете", - сказал бы об этой сцене знаток
подобных сцен, выдавая себя за знатока тонких человеческих отношений.
"Любовь побеждает смерть", - сказал бы он, имея в виду всенародную любовь,
существующую наперекор всенародной смерти.
Горизонт все еще скрывал правду смерти, выдавая ее за правду любви. А
здесь, в том самом месте, где парень вел девушку по степи, три мальчика
сидели на берегу моря. Но если хорошо приглядеться, это были три старика.
Жизнь пролетает так, что не успеешь оглянуться, не то что приглядеться.
Берег моря тоже изменился. Сначала он был пустынный, потом на нем
появился пляж, людей набралось - ступить негде. А потом вдруг люди
исчезли, хотя был разгар лета, солнце светило вовсю, и остались только три
старика: в море было запрещено купаться.
Три старика, которым многое было запрещено, жизнь которых прошла в мире
сплошных запретов, ничуть не удивились, что в море купаться запрещено.
Хорошо хоть можно на солнышке посидеть. А запретят - не будем сидеть.
Будем дома сидеть. У телевизора.
Конечно, это слабое утешение. Но ведь мы пришли в этот мир не за
утешением. А за чем мы пришли? Вот и ломай теперь голову: пришли, а за чем
- забыли.
Море безмятежно плескалось, словно с ним ничего не произошло, и все так
же светло и ровно уходило за горизонт, - может быть, туда, куда парень вел
девушку. Но они ничего этого не видели и видеть не могли. В том месте, где
сидели старики и плескалось море, парень вел девушку по сухой и безлюдной
степи. События накладывались одно на другое, пронизывали одно другое, в
мире было тесно от них, а если посмотреть со стороны, в мире не было
никаких событий.
Три старика сидели на берегу, и через них парень вел девушку. Ходить -
ходьба, судить - судьба... Вот так они и складываются, судьбы. Идешь к
горизонту, и сам не знаешь, куда идешь. И через что придется пройти
прежде, чем придешь к своему горизонту.
И в какой-то момент конвой Вась забыл устав конвойной службы, он забыл,
что у него дома семья, что у него дети Вась Вася меньше, - он решил, что
здесь, в степи, ему все позволено, и тогда три мальчика заплескались в
море и поплыли, высоко поднимая брызги, кто быстрей доплывет. Три мальчика
вытворяли в море такое, что на них неприлично было смотреть, и девушка
почувствовала, что к ней пришла любовь. А к кому ей было прийти? У конвоя
Вася была семья, и только сердце девушки было свободно.
Но она все равно сказала "нет". Для конвоя это означало неподчинение. И
он забыл, что у него семья, а если и не забыл, то для дальнейших его
поступков это уже не имело значения.
И тогда три мальчика выбрались на берег и превратились в трех стариков.
Купаться в море было нельзя, но им и не хотелось. Им хотелось просто
сидеть на берегу моря, вспоминать, как они когда-то купались, когда
купаться было разрешено.


Каждый из этих стариков был Василий Васильевич. И конвой Вась был
Василий Васильевич. И даже девушка была Василий Васильевич.
Потому что все эти события происходили внутри Василия Васильевича, и он
наблюдал их, когда перемещался внутрь себя, соединяя два, казалось бы,
несовместимых пространства.
Это погружение в себя можно истолковать как глубокую задумчивость,
мечтательность или пробуждение каких-то воспоминаний, но, возможно, здесь
было что-то совсем другое. Возможно, внутри Василия Васильевича
происходили не воображаемые, а действительные события. Не исключено, что
воспоминания - это и есть действительные события, которые повторяются на
микроуровне внутри нас, а мечты - события, которые на том же уровне
предшествуют внешним событиям.
Есть такая теория. Современная биология ее не признает, потому что не
исследует человека на атомном уровне. И если в нем случится, допустим,
атомная война, ему пропишут какую-нибудь касторку. Как будто можно
касторкой вылечить человека от атомной войны. А если не вылечишь человека,
как можно вылечить человечество?


Создателем этой теории был Капитан, последнее плаванье которого было
сухопутным, отчего он и его спутники терпели бедствия, не окончившиеся и
тогда, когда корабль их прибыл на место.
Бескрайние просторы, ограниченные, правда, колючей проволокой,
продувались со всех сторон такими ветрами, которые и не снились
открывателям Арктики. Капитану там доказывали, что он не капитан и даже не
матрос, а вообще никто, сухопутное насекомое. Но Капитан-то знал, что он
капитан, и изо всех сил старался держаться капитаном.
Вот тогда-то он и создал свою теорию о черве или пауке, которому
поклоняется высокоразвитая цивилизация, считая его не червяком, а
всесильным богом. Потому что у высокоразвитых цивилизаций тоже имеются
свои соображения. Кто-то надеется, что бог его пощадит, кто-то - что
поможет продвинуться по службе, а многие просто верят, потому что у них
чистая и доверчивая душа, и они создают бога по своему образу и подобию.
Вот для них, для тех, кто поклоняется жестокой силе, им не видимой,
Капитан и придумал, что каждый из них тоже по-своему бог, со своими
внутренними мирами и вселенными. Пусть их здесь увечат и топчут, пусть
заставляют есть дерьмо, но они боги и поклоняются пауку лишь потому, что
так устроено это общество. Но они не умрут, когда их бог подохнет, отдаст
концы, потому что атомы не погибают, атомы переходят в другие вещества и
уносят туда с собой свои высокие цивилизации.
Там, где Капитан создал эту теорию, она была воспринята как вражеская
пропаганда, и просторы Капитана были еще больше ограничены. Его даже
посадили в канцер... нет, не в канцер... его посадили во что-что другое,
похожее на канцер... Плаванье становилось все трудней, все опасней, но это
уже не могло его испугать, и он продолжал твердить, что бог наш паук и
червь, а мы, им раздавленные, не черви, а боги...


Василий Васильевич уходил в себя, и мир, который он покидал,
уменьшался, а тот, к которому он летел, увеличивался. Микрокосм переходил
в макрокосм, и вот уже они поменялись местами, и он летел в безграничном
пространстве среди атомов-звезд своего тела - туда, где совершаются
невидимые нашему большому миру события...
Василий Васильевич неважно себя чувствовал, и ему, конечно, хотелось
узнать, что там у него внутри.
На примере каждого человека подтверждается теория о расширяющейся и
сжимающейся вселенной. Рождается он, можно сказать, из пустяка, из пустого
места, а потом все расширяется, расширяется, пока не дорастет до взрослого
состояния. И тут, в соответствии с теорией, он начинает сжиматься, -
конечно, не без влияния жизни, которая ставит его в такие условия. Именно
в этом периоде сжатия возникают внутри человека различные болезни, которые
вступают в противоборство с высокоразвитыми цивилизациями. Трудно себе
представить, сколько темноты, невежества, мракобесия носит в себе даже
самый просвещенный человек, какой-нибудь доктор прав, профессор
юриспруденции. В обычной жизни он ведет себя как доктор прав, но вдруг
что-то такое случится - и в нем заговорит первобытная, обезьянья, ящеровая
микроцивилизация, которую и цивилизацией-то нельзя назвать, - вот тогда
посмотрите на этого доктора и юриспрудента!


И тут возникло время. Оно возникло на площади в виде многочисленных
часов, каждая грань которых представляла собой циферблат со своим
собственным, индивидуальным временем. Когда циферблат один, стрелки должны
пошевеливаться, потому что вынуждены рассчитывать только на себя. А когда
для любого часа, для любой минуты отдельный циферблат, стрелки могут
расслабиться, никуда не спешить, у них одна забота - постоять за себя,
чтобы не потерять свое место. Время и место в этом случае сливаются в
одно, и уже не отличишь, чему ты служишь: своему месту или своему времени.


Под часами на часах стоял часовой. Он равнодушно разглядывал прохожих,
но вдруг широко раскрыл рот и завопил: "Василиса! Ты опять одета из
зарплаты Васильченко!"
Та, которую он назвал Василисой, была одета несколько самонадеянно, но
держалась безапелляционно.
"Разве так оденешься на зарплату Васильченко? Так оденешься только на
зарплату Василюги", - откликнулись женщины, знавшие в этом деле толк.
"Василюга? - забеспокоился часовой. - Василиса, почему Василюга?"
Тут же он стал объяснять, что у него такая служба, что на этой службе
он не может никого одеть и даже сам одевается за счет государства. А у
Васильченко каждый день живая копейка, у Василюги живая десятка, но живая"
десятка, учтите, это не любовь.
И тут прозвучала команда: "От инкубария до колумбария - не сбавляя
шага!"
И сразу стало ясно, что на площади исключительно бройлерное население.
Часовой - бройлер, девушка - бройлярышня, и от всех почему-то пахло
бульоном. Может быть, где-то поблизости была столовая.
Перед инкубарием, в котором воспитанники приучались к государственному
теплу, заменявшему им тепло родительское, молодые бройлеры проводили
тренировочный парад в честь сбора урожая укропа и петрушки. Директор
инкубария, демонстрируя директору колумбария его будущих питомцев, то и
дело задавал им вопрос: в чем преимущество сковородочного, то есть
открытого образа жизни, перед закрытым, кастрюльно-духовочным. Ответы были
разные. Говорили, что на сковородке - как на пляже в летний сезон. Что
здесь можно открыто шипеть и шкварчать, а в кастрюле можно только
булькать.
Не все соглашались, что в кастрюле можно свободно булькать. Булькать -
да, но свободно - нет. А вот шкварчать и шипеть - это можно совершенно
свободно.
Директор насторожился: "Кто сказал: шипеть и шкварчать? Главное не это,
вы скажите самое главное!"
Самого главного никто, конечно, не знал. "Самое главное, - сказал
директор, - мы наконец-то научимся краснеть и даже покрываться румяной
корочкой".
Василий Васильевич двинулся по улице дальше. Два бройлера у пивного
ларька беседовали на экономические темы: о том, как довести общественные
блага до широких масс через узкие распределители. Распределители слишком
узки, а массы слишком широки. Тема разговора была подсказана, видимо, тем,
что тут же, рядом с ларьком, проходила городская бройлерная конференция.
Двери и окна конференц-зала были плотно закрыты, у всех возможных
отверстий были выставлены посты, а для наблюдения оставлены лишь немногие
смотровые щели. Василий Васильевич как раз и воспользовался одной из них
для наблюдения за ходом конференции.
Делегаты-бройлеры были совершенно не отличимы друг от друга по своим
размерам, упитанности, а также убеждениям и жизненным целям. Было
непонятно, как удалось отделить от общей массы небольшую часть, чтобы,
усадив ее в президиуме, противопоставить остальному залу. Даже докладчик
ничем не отличался. Когда он что-то вычитывал из доклада, то клевал носом
точно так же, как остальные клевали, его слушая.
Из доклада Василий Васильевич понял, что сидящие в зале стремятся к
открытому обществу, но это у них пока не получается. И тем не менее уже
говорилось открыто, что закрытое кастрюльное общество отжило свой век и
только раскастрюленность сулит новые перспективы.
Доклад был окончен. Аудитория дружно спала, как-то странно дергаясь во
сне и выбрасывая руки вверх, что, очевидно, обозначало голосование.
Василий Васильевич поспал со всеми, а когда проснулся, аудитория клевала
кого-то, обвиняя его то ли в раскастрюленности, то ли в сковородочности, о
которой позволено только мечтать, потому что она - наше будущее, а мы пока
что живем в настоящем.
"Пусть Вассерман скажет! Пусть Вассерман объяснит!" - кричали в зале, и
Василий Васильевич сообразил, что клюют именно Вассермана.
Это его не удивило. Подумаешь - невидаль какая, - клюют Вассермана! Но
потом он заволновался: откуда в нем взялся Вассерман? По звучанию это
близко: Василий - Вассерман, - но корни тут разные, ничего общего между
собой не имеют.
Было неприятно обнаружить в себе Вассермана. Уж не подхватил ли он его
где-нибудь в очереди или в трамвае? Кто-нибудь чихнул или кашлянул...
Интересно, передается ли это инфекционным путем, или только по наследству?
Между тем в конференц-зале Вассермана продолжали клевать. А он и не
сопротивлялся. Он только дергался, как при голосовании, и поднимал две
руки, показывая, что он двумя руками за, то есть больше за, чем были сами
клевавшие.
Но это на них не действовало. У них был самый клев, и они клевали до
тех пор, пока совершенно его не склевали.
Потом все опять погрузились в сон, и Василий Васильевич с ними поспал,
зорко прильнув к смотровой щели. А когда проснулся, у них опять начинался
клев: клевали тех, кто клевал раскастрюленного. Этот раскастрюленный
отстаивал открытый способ приготовления, и пока его клевали, этот открытый
способ восторжествовал, поэтому теперь искали кастрюльщиков, которые его
заклевали.
И тут выяснился невероятный факт: оказывается, в зале сидели одни
сковородочники. Где они были раньше? Ведь не могло же быть так, чтобы
сковородочники заклевали сковородочника, поэтому они продолжали искать,
клюя то одного, то другого для пробы и отчаянно переклевываясь. При этом
они говорили: "Где-то здесь должен быть Вассерман! Это все Вассерман! Вы
не видели Вассермана?" - забыв, что Вассермана они еще раньше склевали.
Начинался большой клев. Но какой клев без Вассермана?
Кажется, Вассерман была фамилия Капитана...


Пока Капитан Вассерман (а может быть, и не Вассерман) находился в своем
сухопутном плавании, в его квартире появился сантехник, потому что там не
работал сливной бачок. Сантехник его исправил и ушел, но вскоре опять
пришел, потому что бачок снова испортился. Они словно соревновались: один
все портился и портился, а другой все приходил и приходил. Видя, что с
бачком бороться бесполезно, сантехник насовсем поселился в квартире и стал
уже не сантехником, а просто дядей Гришей, жильцом, выполнявшим, однако,
обязанности сантехника. Соседи - каждый в отдельности - осуждали жену
Капитана, но все вместе одобряли, потому что бачок работал хорошо.
А потом вдруг жена Капитана получила извещение, что муж ее, Капитан,
находится в какой-то клинике, и она, если хочет, может его забрать.
Клиника была такая, что жена не сразу решилась Капитана забрать, да и
соседи не советовали. Одни потому, что не хотели лишиться сантехника,
другие потому, что Капитан побывал в таких местах, что это может повредить
всей коммунальной квартире. Да и клиника такая, что лучше уж ему в ней
остаться. Почему он не может жить в клинике?
Но дядя Гриша сказал, что не пропадать же в этой клинике человеку, а
он, дядя Гриша, на всех заработает.
Он и зарабатывал вначале, но потом началась война, дядя Гриша ушел на
фронт и больше уже назад не вернулся. И осталась жена с Капитаном, как в
молодости. Она за ним ухаживала, а он только улыбался - то ей, то тазику
на стене, то всему безграничному окружающему пространству.
Потому что он уже давно жил не в окружающем, а во внутреннем своем
пространстве и мог сам выбирать и миры, и события, проживать свою
собственную, а не чужую, кем-то навязанную жизнь.


А конвой Вась вел девушку к горизонту. Там, за горизонтом, начиналась
другая, неизвестная жизнь, но горизонт удалялся по мере приближения.
- Василиса! - говорил конвой Вась. - Мы дойдем, дойдем, именем товарища
Васильченко мы дойдем до этого горизонта. - И тут же сам себе возражал: -
Васильченко? Почему Васильченко? В гробу я видел товарища Васильченко! Мы
дойдем до него именем товарища Василюги!
Дальше выяснялось, что товарища Василюгу конвой Вась тоже видел в
гробу, и товарища Вассермана, и товарища Басилашвили.
Тут же появились все эти гробы, и конвой Вась замер в почетном карауле.
И Василий Васильевич в своем внешнем мире тоже замер в почетном карауле.
Потому что вся жизнь для него была сплошной караул.
А три мальчика бежали по берегу моря. Через безводную пустыню, через
непроходимую, немилосердную жизнь они все бежали и бежали к горизонту,
который все удалялся и удалялся от них. Они бежали и на бегу превращались
в стариков, очень быстро превращались в стариков...
Потому, что они очень быстро бежали.