Станислав Лем -- избранные цитаты

[Технолог]

Эта тема - для наиболее запоимнившихся и актуальных цитат из книг Станислава Лема.

На любой обитаемой планете возникает множество культур, и побеждает та, что первой овладеет материальной мощью и универсальной идеей. Одной лишь мощи или одной лишь идеи недостаточно. Они должны явиться вместе, как два обличья одного и того же... Победившая идея своим успехом обязана не завоеваниям, а благу, которое она будто бы с собою несет. Ее обещания могут исполниться, а могут и не исполниться, но даже исполненные обещания не соответствуют пробужденным надеждам. Дело в том, что история не может остановиться ни в золотом веке, ни в черном, а триумфирующая идея, устремленная в этот мир или мир иной, не туда ведет, куда указывает... Речь идет о том, чтобы наслаждаться благами общественного строя без сопутствующих ему бед. И здесь, и там свободу стремятся примирить с несвободой не путем внутренней работы духа, но при помощи внешней силы... Такой подход ко всем явлениям бытия свойственен нам с древнейших времен. Я называю его эктотропическим. Вы на Земле зовете его инструментальным. С точки зрения предшествующих поколений, каждая следующая стадия цивилизации — либо кошмар, либо, для оптимистов, рай. А увиденная со стороны,.. она кажется просто безумием, на удивление ожесточенным в своем стремлении осуществиться до конца. Верно?

Осмотр на месте

Сообщение отредактировал(а) Крылатый Волк - 21.09.2007 - 09:02

[Технолог]

Мой отец — вечная ему память — имел в Чорткове антиквариат и массу свободного времени, поэтому он читал философов и не брал в рот спиртного, за исключением пейсаховки раз в год. Во Львове выходил тогда антиалкогольный журнал «Благословенная трезвость», и один из сотрудников редакции, зная о возвышенных интересах моего отца, попросил его написать статью. Алкоголизм, ответил на это отец, дело отвратное, и лучше бы его не было. Но если даже пустить в ход аргументы самого тяжелого калибра, все равно ничего не выйдет, потому что «Благословенную трезвость» читают не пьяницы, но одни только трезвенники, чтобы утвердиться в ощущении своего превосходства, а если пьянице случайно завернут в эту газету селедку и на глаза ему попадется моя статья, то он либо употребит ее сами знаете для чего, либо тут же напьется с огорчения, что поддался столь пагубной привычке. Я очень извиняюсь, но я не верю, чтобы писание таких мудрых, глубоких книг о счастье и нравственности, которые писал лорд Рассел, могло хоть одну муху спасти от обрывания крылышек. Когда я был малышом играл у себя, мать время от времени кричала мне из другой комнаты: «Спутя, перестань»: она не знала, что я делаю, но ничего хорошего не ожидала; то же самое можно сказать о человечестве. Оно, к сожалению, переставать не желает. Отец выписывал «Иллюстрированный еженедельник» со снимками, изображавшими Бремя Белого Человека: с пробковым шлемом на голове и винчестером в руке он попирает ногой носорога, а за ним — толпа потных голых негров с тюками на головах и ушками от кофейных чашек в носу. Тогда я мечтал, чтобы негры сбросили с себя эти тюки и прогнали белых из Африки, предварительно поломав об их спины винчестеры. Я собирал станиоль от шоколада «Хазет» для выкупа негритят и скатывал из него большие шары, только не мог узнать, куда потом надо идти с таким шаром, чтобы выкупить негритенка. А теперь нет уже этих белых эксплуататоров, есть только чернокожие экс капралы из Иностранного легиона, которые либо сами режут своих чернокожих соплеменников, получивших докторскую степень в Кембридже, либо поручают это своей лейб гвардии, а орудия казни импортируют из Англии и других высокоразвитых стран. Теперь чернокожие велят короновать себя чернокожим, и лишь кишки, которые из них выпускают, такие же красные, как и прежде. Теперь мы слышим не о карательных экспедициях, но о государственных интересах, только я сомневаюсь, что для истребляемых это составляет особую разницу. Нет уже Deutsch Ostafrica и никаких вообще колоний, а одна сплошная независимость и посторонним вмешиваться нельзя, чтобы никто не мог помешать суверенной резне. Вы, господа, говорили здесь о всеобщем полном счастье, что, дескать, полного иметь нельзя, а только крошечное. Счастье, конечно, вещь относительная. Пятнадцати лет я попал в лагерь уничтожения, где людей травили газом, как клопов. Я оставался в живых лишь потому, что Кацман, второй заместитель коменданта, взял меня к себе для уборки дома, а дело было летом, я натирал пол без рубашки, на коленях, и ему приглянулась моя спина. Насколько я знаю, он хотел сделать подарок своей супруге, которая жила в Гамбурге, и придумал абажур для ночника. Среди заключенных он нашел специалиста по татуировке — там были даже знатоки санскрита, что, впрочем, не имело для них практического значения, — и велел ему изобразить у меня на спине трогательную картинку. Он был очень порядочным человеком, этот татуировщик, и татуировал так медленно, как только можно, хотя Кацман его торопил, потому что приближался Geburtstag фрау Кацман. На брючном ремне я делал насечки — сколько дней жизни мне еще осталось, а потом Кацман получил письмо из Гамбурга, что его жена погибла вместе с детьми при воздушном налете. Он не любил новых лиц, а может, хотел к тому же проверить, как продвигается исполнение этой картинки, короче, я по прежнему у него убирался и видел его отчаяние. «O Gott, O Gott, — повторял он, — и за что на меня свалилось такое несчастье?!» Он получил отпуск на похороны, уехал и уже не вернулся. Благодаря этому я как то выжил, потому что его преемник на всякий случай держал меня под рукой, — а вдруг Кацман еще раз женится или что нибудь в этом роде, и абажур понадобится опять. Он только осматривал меня иногда и говорил, что он это здорово сделал, тот татуировщик, которого тем временем отправили в газовую камеру. Счастье, господа, переплетается с несчастьем самым причудливым образом. Если бы я был тут вживе, я показал бы вам эту картинку. С тех пор мне кажется, что людям вполне должно хватать, если нет несчастья. Чтобы никто не мог давить людей, как вшей у огня, и утверждать, что это, к примеру, высшая историческая необходимость или предварительная стадия на пути к совершенству, или же, что вообще ничего не происходит, а все это вражеская пропаганда.
Я не хотел бы задеть ни одного из вас, господа кассетонцы, я не бросаю камешки в чей либо огород, я не жажду ничьей крови, но множество крови было пролито как раз из за всевозможных разновидностей философии. Ведь это философы открыли, что все не так, как кажется, а совершенно иначе; и вот ведь что интересно: последствия гуманистических систем были, в сущности, нулевыми, зато последствия тех, других, наподобие ницшеанской, были кошмарны, и даже заповедь любви к ближнему, а также программу построения земного рая удалось переделать в довольно таки массовые могилы. Любой философ ответит, конечно, что эти переделки с философией ничего общего не имели, но я не согласен. Имели, да еще как. Можно эти переделки заповедей назвать совершенно иначе, и именно в этом несчастье разума. Можно доказывать, что обычная свобода все равно ничего по сравнению с настоящей свободой, и если эту обычную отобрать, получается всеобщая польза. Кто занимался этими переделками? Как ни печально, философы. По моему, раз уж я спас свою шкуру от абажура, я не имею права делать вид, будто этого не было. Теперь об этом пишут с ужасом и раскаянием, особенно в Германии — там ведь самая демократическая демократия Европы. Теперь, а раньше там был фашизм. Что это де была мрачная година истории и другой такой не будет. Но черная година по прежнему налицо. По прежнему. Все внутри переворачивается у человека, который верил в деколонизацию, а теперь читает, что чернокожие пустили чернокожим больше крови, чем перед тем белые. Поэтому я убежден, что есть вещи, которых нельзя делать во имя каких бы то ни было других вещей. Каких бы то ни было! Ни хороших, ни дурных, ни возвышенных. Ни во имя государственной пользы, ни во имя всеобщего блага, потому что через пару десятков лет доказать можно все. К чему так уж сразу идеальное состояние? Не лучше ли, если никто из никого не может сделать абажура для ночника? Это вполне конкретно, а для измерения идеального состояния никто еще не выдумал метра.

Осмотр не месте

[Технолог]

Два отрывка из романа "Осмотр на месте", по-моему, отражают суть этической программы автора "Суммы технологии". Я вижу тут два основных момента:

1) Невозможно наслаждаться благами цивилизации без сопутствующих бед (любое действие человека - палка о двух концах). И беды, и блага - в большей степени продукт внутренней работы духа.

2) Есть вещи, которые делать нельзя. Даже если есть техническая возможность.

[Технолог]

На отзыв Андрея Бухановского:

В "Сумме технологии" я нашел много вещей, имеющих отношение не только к технике. Вот, например, цитата, иллюстрирующая тему Andrrog`а Евгеника

Поскольку возможность перестройки человека представляется нам чем-то чудовищным, мы склонны полагать, что чудовищными должны быть и применяемые для этого технические процедуры. Хирургия мозга, зародыши, выращиваемые в "колбах" и развивающиеся под контролем "генетической техники", - вот картины, которые рисует нам фантастическая литература. На самом же деле процедуры могут быть совсем незаметными. Уже несколько лет в США работают (немногочисленные пока) цифровые машины, запрограммированные для подбора супружеских пар...

Люди образуют пары случайным методом, который можно было бы назвать броуновским, так как соединяются они после некоторого числа мимолетных контактов, встретив, наконец, "настоящего" партнера (о чем, казалось бы, должно свидетельствовать взаимное влечение). Но такое узнавание как раз и является достаточно случайным (коль скоро в 50% случаев оно оказывается ошибочным). "Машинная сваха" изменяет это положение. Соответствующие исследования снабжают машину данными о психосоматических признаках кандидатов, после чего она подбирает пары из лиц, оптимально подходящих друг другу. Машина не ликвидирует свободы выбора, так как она представляет не единственного кандидата. Действуя вероятностным методом, она предлагает выбор в пределах отобранной группы, заключенной в доверительном интервале.

Такие группы машина может отбирать среди миллионов людей, тогда как индивидуум, поступая традиционно, "случайным методом", может встретить в жизни самое большее несколько сот потенциальных супругов. Итак, машина реализует по существу древний миф о мужчинах и женщинах, предназначенных друг для друга, но напрасно друг друга ищущих. Дело только за тем, чтобы общественное мнение хорошо усвоило этот факт. Правда, это аргументы только рациональные. Машина расширяет возможности выбора, но делает это опосредованно, через голову индивидуума, лишая его права на ошибки и
страдания и вообще на всякие невзгоды совместной жизни. Но ведь кто-то может как раз жаждать таких невзгод или по меньшей мере желает иметь право на риск. Господствует, правда, убеждение, что брак заключают для того, чтобы в нем состоять, но, быть может, кто-то предпочитает выбрать партнера легкомысленно и пройти с ним через все перипетии с фатальным финалом, чем жить "долго и счастливо" в гармоничном супружеском союзе. Однако при массовом усреднении польза от подбора супругов с позиции "лучшего знания",
каким располагает машина, столь преобладает над недостатками такого подбора, что подобная практика имеет значительные шансы на распространение. Когда эта практика станет культурной нормой, брак, отвергаемый машинной свахой, будет, возможно, чем-то вроде запретного и потому манящего плода, а общество окружит его атмосферой, похожей на ту, какая раньше сопутствовала, например, мезальянсам. Впрочем, может случиться, что подобный "отчаянный шаг" будут считать в некоторых кругах "проявлением особого мужества", прямым "провоцированием опасности"...

"Перекройка" мозга и тела вызывает отвращение, "матримониальная машинная консультация" выглядит как довольно невинная процедура, а ведь эти пути отличаются лишь длиной и могут вести к аналогичным результатам.

Сообщение отредактировал(а) Крылатый Волк - 26.09.2007 - 14:08

[Технолог]

По поводу экстрасенсорных способностей

Если бы телепатические явления были реальностью, если бы они служили своеобразным каналом передачи информации, не зависящим от всех тех помех и шумов, которым подвержена информация, принимаемая органами чувств, то биологическая эволюция, несомненно, воспользовалась бы таким феноменом, поскольку он очень серьезно увеличил бы шансы вида на выживание в борьбе за существование. Насколько легче было бы вожаку наводить на след стаю хищников (скажем, волков), которая преследует жертву в темном лесу и рассеивается во время бега деревьями; насколько легче было бы ему это делать, если бы он находился со стаей в телепатическом контакте, который, как нам говорят, не зависит ни от атмосферных условий, ни от видимости, ни от наличия материальных преград. И уж, во всяком случае, Эволюции не приходилось бы прибегать к хлопотливым и хитроумным способам для того, чтобы помочь партнерам обоих полов найти друг друга. Обычный "телепатический зов" заменил бы обоняние, зрение, гидролокационное чувство и т.д. и т.п.

Единственный случай, который заставляет задуматься, это casus одной ночной бабочки, привлекающей половых партнеров на расстоянии в несколько километров. Из других источников известно, однако, сколь чувствительны обонятельные или тактильно-обонятельные органы на усиках насекомых. Ночная бабочка приманивает партнеров, будучи помещенной в клеточку из сетки. Ничего не известно, однако, о том, повторяется ли явление, если бабочку закрыть в герметическом сосуде. Ранее мы показали на примерах, какой чувствительности достигают отдельные органы чувств животных. Эти достижения Эволюции были бы излишними, если бы телепатические явления не подчинялись законам естественного отбора. Пока действует этот отбор, нет никаких признаков организма, которые, однажды проявив себя, могли бы ему не подчиняться. И коль скоро какие-то ночные бабочки, люди или собаки демонстрируют в экспериментах телепатию, то, значит, она свойственна живым организмам и телепатические явления должны были проявляться уже у их мезозойских предков.

Если же Эволюция за два-три миллиарда лет не сумела аккумулировать это явление сверх этой едва обнаружимой во многих тысячах экспериментов меры, то и без анализа самого аппарата статистики можно прийти к выводу, что вся эта проблематика никаких перспектив на будущее не открывает. Впрочем, в какую бы среду мы ни заглянули, мы везде заметили бы чрезвычайную потенциальную полезность телепатических явлений и в то же время полное их отсутствие.

Глубоководные рыбы живут в полной темноте. Так не предпочтительней ли им воспользоваться телепатической локацией вместо примитивных люминесцентных органов, которыми они лишь в небольшом радиусе освещают место своего нахождения, чтобы избегать врагов и искать партнеров? Не должны ли существовать исключительно сильные телепатические связи между родителями и их потомством? Однако самка, если спрятать ее детенышей, будет искать их зрением, нюхом, но только не "телепатическим чувством". Не должны ли были выработать сильную телепатическую связь ночные птицы? Летучие мыши? Таких примеров можно привести сотни. Поэтому мы с чистой совестью можем не касаться перспектив развития "телепатической технологии".

Сумма технологии

Сообщение отредактировал(а) Крылатый Волк - 28.09.2007 - 07:58

[Технолог]

Если на планете восемнадцать государств (а это в космическом масштабе — семечки), только очень наивный человек ожидал бы найти там восемнадцать версий ее истории; кроме трудов официальных историков имеются ведь работы историков всего лишь терпимых, а иногда — казнимых и реабилитируемых post mortem , а также дееписателей критиканов и разоблачителей, которые, к сожалению, нередко поддаются духовному или физическому внушению и меняют свои взгляды в следующих изданиях, потому что у них, скажем, жена и дети (если это допускается тамошней биологией; впрочем, инстинкт самосохранения присущ любому разумному существу, так что не стоит слишком уж вдаваться в такие тонкости галактической историографии). На эту груду вариантов ложатся центнеры хроник, живописующих судьбы интересующего нас государства глазами соседей и их историков; как известно, первую мировую войну китайцы назвали гражданской войной европейцев, и это совершенно понятно, но по этой причине деятельность МИДа превращается в блуждание по лабиринту, где на каждом шагу подстерегают засады и таятся загадки; и, словно всего этого мало, то и дело поступают очередные отчеты очередных экспедиций, а когда туда вместе с дипломатическими отправляются торговые миссии, которых заботит скорее товарооборот, чем историческая истина, опять возникает необходимость в тактичных согласованиях и уточнениях. Когда же все это, наконец, как то удается наладить, на месте вдруг происходит исторический перелом, и опять начинай все сначала, ибо монументы боготворимых доселе правителей летят с пьедесталов, преступные демоны и чудовища оказываются национальными героями и вождями, дифирамбы и сочинения, запечатлевшие на вечные времена заслуги монархов и полиархов, мгновенно устаревают; и премило выглядел бы земной дипломат, который при вручении верительных грамот перепутал этапы истории.
Ошарашенный этими объяснениями, я не мог удержаться от вопроса, в самом ли деле Земля уже установила отношения с такой уймой планет, что МИД сгибается под тяжестью выпавших на его долю задач, — ведь в Институте мне говорили, что их деятельность носит пока тренировочный характер. Штрюмпфли посмотрел на меня, как бы не веря своим глазам, словно ему показалось, что он ослышался, и не торопясь, отчетливо, чтобы я лучше понял, растолковал мне неуместность моего вопроса. Министерство Инопланетных Дел работает на основании имеющихся у него документов, и только. Лишь тот, кто не имеет никакого понятия о делопроизводстве, может увидеть в этом что то необычайное, несообразное или даже несерьезное. Ведь вся политическая история Земли представляет собой цепь ошибок и их последствий; с прадавних времен государства ставили не на ту карту, делали то, что НЕ соответствовало их истинным интересам; поэтому политика заключается прежде всего в ошибочной оценке противника, а еще чаще — в превращении потенциальных союзников во врагов из за недоразумений и недоумия. Как победы, так и разгромы проистекали из ложных прогнозов, коль скоро у побежденных дела обычно шли лучше, чем у победителей, — если не сразу, то чуть погодя. Ибо политика имеет дело с будущими событиями, которые точно предвидеть нельзя, а опытный политик — это тот, кто прекрасно об этом знает, но гнет свое из патриотизма, чувства долга и осознания исторической необходимости. Поэтому Министерство Инопланетных Дел не пошло по какому то совершенно новому пути, но действует точно так же, как обычные МИДы, с той лишь разницей, что границы неизбежных при дипломатической деятельности ошибок раздвинулись астрономически. Неужели мне ничего не известно о том, что исторические решения, определившие исход мировых войн, принимались при полном игнорировании донесений и иных совершенно достоверных данных, из которых следовало, что войну объявлять не следует? Поэтому так ли уж важно, с настоящими документами мы имеем дело или всего лишь с фантомами? Каким, собственно, образом эта разница повлияла бы на течение министерских дел?

Осмотр на месте

[Технолог]

- Я верую, - молвил отец Мемнар, - и, если вера моя не напрасна, тот, в кого я верую, знает об этом и без моих деклараций. Разум сооружает одну за другой различные модели Бога, каждую следующую считая единственно верной, но это ошибка, поскольку моделирование - это кодификация, а кодифицированная тайна - уже не тайна. Догматы кажутся вечными лишь в начале пути в цивилизационную даль. Сперва воображали себе Бога суровым Отцом, потом Пастырем-Селекционером, затем Художником, влюбленным в Творение; а людям оставалось играть соответственно роли послушных детишек, кротких овечек и, наконец, бешено аплодирующих Господних клакеров. Но ребячеством было бы думать, будто Творец творил для того, чтобы творение с утра до вечера заискивало перед ним, чтобы его авансом обожали за то, что будет Там, коли не по сердцу то, что делается Здесь, - словно он виртуоз, который взамен за истовое бисирование молитв готовит вечное бисирование жития после земного спектакля, словно свой лучший номер он приберег на потом, когда опустится гробовой занавес. Эта театральная версия теодицеи для нас - далекое прошлое.

Если Бог обладает всеведением, он знает обо мне все, и притом за бесконечное время до того, как я явился из небытия. Он знает также, как отнесется к моему страху или моему ожиданию, поскольку превосходно осведомлен о своих собственных будущих решениях: иначе он не всеведущ. И нет для него никакой разницы между мыслью пещерного человека и разумом, который через миллиард лет создадут инженеры там, где ныне лишь лава и пламя. Не знаю, с чего бы он стал придавать особую роль внешней оправе верований и даже тому, любовь ты к нему питаешь или ненависть. Мы не считаем его изготовителем, ожидающим одобрения от изделия, поскольку история привела нас туда, где природная подлинность мысли ничем не разнится от мысли, разожженной искусственно, а значит, нет никакого различия между искусственным и естественным; эту границу мы давно перешли. Не забудь, в нашей власти создавать какие угодно личности и умы. Мы могли бы, к примеру, методами кристаллизации, клонирования и сотней других творить существа, черпающие мистический экстаз непосредственно из своего бытия, и в их восторгах, адресованных потустороннему, материализовать в некотором роде устремленность прежних молитв и обетов. Но такое тиражирование богомольцев кажется нам смешным и бесцельным. Помни, что мы уже не калечимся в кровь о преграды, о стены, которые из-за нашей врожденной телесной ограниченности препятствуют нашим желаниям, - мы проломили их и вышпи на простор безграничной свободы творения. Даже ребенок может сегодня воскресить умершего, вдохнуть дух в прах и лом, гасить и возжигать светила, поскольку есть все необходимые технологии, а то, что не каждый имеет к ним доступ, как ты понимаешь, не представляет интереса для богословия. Предел возможностей творения, заданный нам Писанием, достигнут и, следовательно, упразднен. На смену кошмарам прежних ограничений пришел кошмар полного их отсутствия.

Так вот: мы не думаем, будто Создатель скрывает свою любовь к нам под маской обеих этих альтернативных мук и учит нас уму-разуму для того, чтобы тем труднее было его разгадать; и не в том миссия Церкви, чтобы обе трагедии - свободы и рабства - назвать векселями, выплату по которым гарантирует Откровение и которые небес¬ное казначейство учтет с процентами. Представление о небесах как о щедром кассире и о пекле как долговой яме для неплатежеспособных должников - недолгое заблуждение в истории веры. Теодицея - не краснобайство адвокатов Господа Бога, а вера - не слова утешения: мол, как-нибудь в конце концов обойдется. Меняется Церковь, и меняется вера, ибо та и другая пребывают в истории; нужно предвосхищать и грядущие перемены, и миссия моего ордена именно такова.

Звездные дневники Ийона Тихого. Путешествие двадцать первое.

Сообщение отредактировал(а) Крылатый Волк - 9.10.2007 - 06:04

[Технолог]

Станислав Лем. «Фантастика и футурология». Главы о футурологии из первого тома.


Что больше всего изменилось за последние четверть века? Географическая карта от образования «третьего мира»? Человечество от удвоения своей численности? Технология от сенсационных открытий? Политика от сотрудничества великих держав? Экспансия человека от полетов на другие планеты?

Конечно, это были гигантские перемены. Однако в наибольшей степени изменилось наше отношение к истории. С незапамятных времен история считалась стихией, которой нельзя управлять. Хотя случалось много попыток направлять секулярные события, эти попытки рассыпались в прах. Мысль о глобальном руководстве судьбами всего человечества для политика и историка представлялась или утопией, или проектом, осуществление которого следовало отложить до грядущих времен. Прогнозирование этих неведомых времен, тем более долговременное, никогда не учитывалось при решении проблем государственного масштаба, потому что будущее считалось недостижимым: ни историк, ни политик, ни ученый не думали всерьез о том, что конкретно может произойти через сто или хотя бы через пятьдесят лет. Гороскопы, пророчества и предсказания были поприщем чудаков и фантазеров, в одиночестве занимающихся своей писаниной. Ученые мужи никогда не опустились бы до чего-то столь оторванного от жизни! Обращение к фэн-тези, к изобретательности утопистов или визионеров никогда не было реальной альтернативой для любой власти; такие проекты подверглись бы осмеянию, потому что предсказывать будущее — это все равно что гадать по звездам, по внутренностям или на кофейной гуще или же грезить наяву, откатившись на задворки политического прогресса, который всегда означает — согласно закрепившемуся определению — достижение возможного.

Поэтому поворот, который произошел в отношении земных сообществ к предсказанию будущих исторических событий, можно считать совершенно беспрецедентным. Футурология не столько появилась, сколько взорвалась, как бомба; ее центральным, пожалуй, понятием стали распутья цивилизации. Несмотря на продолжающиеся столкновения государственных интересов, стихийность истории не может и далее продолжаться. Мероприятия по глобальному регулированию в масштабах планеты становятся неизбежными, хотя осуществить их мы еще не в состоянии. Никогда раньше противоречия между тем, что политически осуществимо, и тем, что мы оцениваем как жизненную необходимость, не представали перед нами с такой угрожающей силой. Мы не можем, однако должны; не готовы, но нас постоянно торопят мероприятия по глобальному регулированию, которые нельзя откладывать на неопределенное время, относящееся к неведомой эпохе гармоничного содружества всех народов. Мы, вероятно, не сможем объединить мир, следовательно, мы обязаны управлять им и в таком расчлененном состоянии. Откуда такие безапелляционные суждения? Может быть, это один из очередных самообманов, которым так часто бывало подвержено человечество? Может быть, это просто вымысел каких-то особенно крикливых утопистов?

Это не так. Стоячие в течение шести тысяч лет воды истории незаметно всколыхнулись, а когда мы заметили это движение, оно превратилось в неудержимый поток. Политическое будущее мира еще неопределенно, но у его будущего как цивилизации уже наметился очевидный градиент. Это то ускорение, которое растянуло вдоль своей оси колонну всех народов; мы понимаем, что это ускорение ничем внезапно не остановить, кроме разве катастрофы, но возможность возникновения глобальной войны (то есть, по терминологии военных стратегов, столкновения великих держав) сегодня ниже, чем четверть века назад. Заявляя о неотвратимости дальнейшего ускорения, мы имеем в виду прежде всего то, что если когда-нибудь и существовали какие-то другие, кроме технологического, пути развития, то теперь такой альтернативы у нас нет. Захваченное потоком развития человечество так этого и не заметило. У данного феномена нет однозначной исходной точки, болезнь опередила диагноз.

В этих словах нет и тени преувеличения. Данные, определяющие численность населения планеты к концу нынешнего столетия в шесть миллиардов человек, были известны еще в пятидесятые годы. Сознание ученых, тогда будто затуманенное угрозой атомной войны, с равнодушием отбросило эти данные. Статистика энергетического, производственного, урбанистического роста была известна еще раньше. О том, что Земля — это шар, что ее поверхность ограничена, в школе учат детей. Факты регистрировались, их нарастание в принципе не отличалось от того, что было раньше, до тех пор, пока развитие событий не вышло из-под контроля, и тогда посыпались термины вроде «взрыв народонаселения», «экологическая катастрофа», «энергетический кризис», «нехватка сырьевых ресурсов», «информационный скачок» и т.п. То, что раньше фиксировалось лишь отдельными специалистами, теперь как бы скачкообразно соединилось в единое целое, — было ли это неожиданностью? В 1962 году я писал: «Кто кем управляет? Технология нами или мы ею? Или она увлекает нас, куда хочет, хоть в пропасть, или же мы в состоянии заставить ее подчиниться нашей воле? Но разве не технологическое сознание определяет нашу волю и наши устремления? Так всегда происходило или само соотношение «человечество — технология» исторически переменная величина? Если это так, то где мы окажемся с этим неизвестным членом уравнения? Кто получит преимущество, кто отвоюет стратегическое пространство для маневра цивилизации? Человечество, подбирающее из своего арсенала необходимые технологические
средства, или же технология, которая автоматизацией увенчает уничтожение человечества на завоеванной территории?».

[Технолог]

- Гармония? - молвил Блаженный, внимательно целясь в конструктора стеклышками своих объективов. - Гармония, милостивый государь? А почему у меня три ноги? И голова расположена сверху? И слева обшит я медным листом, а справа железным? Почему у меня пять глаз? Ответь, если ты и вправду вызвал меня из небытия!
- Три ноги оттого, что на двух удобно не станешь, а четыре - напрасный расход материала, - объяснил Трурль. - Пять глаз потому, что столько было у меня под рукой хороших стекол, а что до обшивки, то у меня как раз вышла вся сталь, когда я твой корпус заканчивал.
- Ну да! - ехидно усмехнулся Блаженный. - Ты хочешь мне втолковать, что это все проделки глупого случая, слепого жребия, чистейшей тяпляпственности? И я этим сказкам поверю?
- Мне-то, положим, лучше знать, как оно было, если я сам тебя создал! - рассердился Трурль при виде такого апломба.
- Я усматриваю две вероятности, - возразил невозмутимо Блаженный. - Первая: ты беззастенчиво лжешь. Ее я пока откладываю как неисследованную. Вторая: ты, по своему разумению, говоришь правду, однако отсюда ничего существенного не вытекает, ибо гипотеза эта, вопреки твоим ограниченным знаниям и в соответствии с высшею истиной, - ложна.
- Это как же?
- А так, то, что показалось тебе простым стечением обстоятельств, вовсе не было таковым. Нехватку стального листа ты, допустим, счел обыкновенной случайностью, но откуда ты знаешь, не проявление ли это Высшей Необходимости? Замена стального листа медным показалась тебе лишь удачным выходом из положения, но и здесь, конечно, не обошлось без вмешательства Предустановленной Гармонии.
Точно так же количество моих глаз и ног, по всей видимости, скрывает в себе бездонные Тайны Мироздания, если знать Извечные Значения соответствующих чисел, отношений, пропорций. Три и пять, к примеру, - числа простые. А они ведь могли бы делиться одно на другое, не так ли? Трижды пять - пятнадцать, иначе - единица с пятеркой; сложив, получаем шесть, а шесть, деленное на три, дает два, то есть число моих цветов, ибо я, с одной стороны, железный Блаженный, с другой же - медный! И такие точнейшие соответствия - дело чистого случая? Да это курам на смех!

Блаженный

Сообщение отредактировал(а) Технолог - 27.11.2008 - 09:19

[Татя]

-- Так сколько же меня, собственно, есть? -- спросил я удивленно.
-- Нет хороших ответов на плохо поставленные вопросы. Представьте себе
двух близнецов, которые от рождения только и делают, что пилят двуручной
пилой дрова. Они трудятся в полном согласии, иначе не смогли бы пилить; если
же забрать у них эту пилу, они уподобятся вам в вашем нынешнем состоянии.
-- Но ведь каждый из них, пилит он или не пилит, обладает
одним-единственным сознанием,-- разочарованно заметил я.-- Ваши коллеги в
Америке, профессор, рассказали мне множество подобных притч. О близнецах с
пилой тоже.
-- Ну, ясно,-- сказал Макинтайр и подмигнул левым глазом, так что я
даже подумал, не рассечено ли и у него что-нибудь.-- Мои американские
коллеги беспросветно темны, а такие сравнения курам на смех. Эту историю с
близнецами, выдуманную одним американцем, я привел нарочно -- как пример
ошибочного подхода. Если изобразить работу мозга графически, у вас она
выглядит как большая буква Y, поскольку сохраняется единый ствол мозга и
средний мозг. Это -- основание игрека, а полушария у вас разделены, как его
верхняя часть. Понимаете? Интуитивно это можно легко...-- профессор запнулся
и вскрикнул, получив от меня удар по коленной чашечке.
-- Это не я, это моя левая нога! -- поспешно объяснил я.-- Извините,
честное слово, я не хотел...
Макинтайр понимающе улыбнулся (но в этой улыбке было что-то фальшивое,
словно у психиатра, всем своим видом показывающего, что сумасшедший, который
его укусил, человек нормальный и симпатичный), встал и отодвинулся вместе со
стулом на безопасное расстояние.
-- Правое полушарие обычно гораздо агрессивнее левого, это факт,--
сказал он, осторожно ощупывая колено.-- Вы, однако, могли бы держать ноги
сплетенными. Да и руки, знаете, тоже. Так нам будет легче беседовать...
-- Я уже пробовал -- затекают. А потом, позволю себе заметить, ваш
игре^ ничего мне не объясняет. Где начинается в нем сознание -- под
развилкой, в развилке, еще выше или -- как там еще?
-- Совершенно определенно сказать нельзя,-- ответил профессор,
продолжая покачивать ушибленной ногой, которую он усердно массировал.--
Мозг, любезнейший господин Тихий, состоит из множества функциональных
подсистем, которые у нормального человека взаимодействуют по-разному при
выполнении разных заданий. У вас подсистемы самого высокого уровня полностью
разъединены и потому не могут взаимодействовать.
-- Об этих подсистемах я тоже уже наслышался, разрешите заметить. Я не
хотел бы выглядеть невежливым -- во всяком случае, могу вас заверить,
профессор, что этого не хочет мое левое полушарие, которое сейчас обращается
к вам,-- но я по-прежнему ничего не знаю. Ведь я живу совершенно нормально
-- ем, хожу, сплю, читаю, только приходится следить за левой рукой и ногой,
потому что они затевают скандалы без всякого предупреждения. Я хочу узнать,
КТО подстраивает мне эти фокусы? Если мой мозг, то почему Я ничего об этом
не знаю?
-- Потому что полушарие, виновное в этом, безгласно, господин Тихий.
Центр речи находится в левом полушарии, в височной до...
На полу между нами лежали мотки проводов от множества аппаратов, при
помощи которых Макинтайр меня обследовал. Я заметил, что моя левая нога
начинает как бы играть этими проводами. Она намотала себе на щиколотку
толстый кабель в черной блестящей изоляции, чему я особого значения не
придал, и вдруг, дернувшись назад, потянула за кабель, который, оказывается,
обвивал ножку профессорского стула. Стул встал дыбом, а профессор грохнулся
на линолеум. Я мог убедиться, однако, что передо мною опытный врач и
владеющий собой ученый; поднимаясь с пола, он произнес почти совершенно
спокойно:
-- Ничего, ничего. Ради Бога, не беспокойтесь. Правое полушарие
заведует ориентацией в пространстве; неудивительно, что оно гораздо ловчее в
такого рода делах. Но я просил бы вас еще раз, господин Тихий, сесть
подальше от стола, от проводов и вообще от всего. Это облегчит нам беседу и
выбор подходящей для нашего случая терапии.
-- Я хочу только знать, где мое сознание,-- ответил я, сматывая провод
с ноги, что давалось мне нелегко -- та словно бы приросла к полу.--
Ведь это, казалось бы, я дернул стул, а в то же время у меня не было такого
намерения. Так КТО же это сделал?
-- Ваша левая нижняя конечность, управляемая правым полушарием. --
Профессор поправил съехавшие очки, отодвинул стул чуть подальше, но после
некоторого раздумья не сел, а остался стоять, ухватившись за спинку стула. Я
подумал -- каким из полушарий, не знаю,-- уж не борется ли он с искушением
перейти в контратаку?
-- Так мы можем толковать до Судного дня,-- заметил я, чувствуя, как
напрягается левая сторона моего тела. На всякий случай я сплел ноги и руки.
Макинтайр, внимательно наблюдая за мной, продолжал дружеским тоном:
-- Левое полушарие доминирует благодаря центрам речи. Разговаривая с
вами, я разговариваю, следовательно, с левым полушарием, а правое может лишь
прислушиваться к нашей беседе. Речью оно владеет в очень незначительной
степени.
-- У других -- пожалуй, но только не у меня,-- возразил я, на всякий
случай придерживая правой рукой запястье левой.-- Оно у меня действительно
немое, но я, знаете ли, обучил его языку глухонемых. Сколько здоровья мне
это стоило! -- Не может быть!
В глазах профессора появился блеск, который я уже видел у его
американских собратьев; я пожалел о своей откровенности, но было уже поздно.
-- Да ведь оно не владеет глагольными формами! Это доказано...
-- Ну и что? Можно и без глаголов.
-- Тогда, пожалуйста, спросите его, то есть себя -- то есть его, хочу я
сказать,-- что оно думает о нашей беседе? Сможете?
Волей-неволей я взял свою левую руку и начал ласково поглаживать ее
правой (это, я знал, хорошо помогает), а потом стал подавать условные знаки,
касаясь левой ладони. Вскоре ее пальцы зашевелились. Я следил за ними
какое-то время, после чего, стараясь скрыть свою злость, положил левую руку
на колено, хотя та и сопротивлялась. Разумеется, она тут же чувствительно
ущипнула меня за бедро. Этого следовало ожидать, но я не хотел устраивать
представление, сражаясь с самим собой на глазах у профессора.
-- И что же она сказала? -- спросил профессор, неосторожно высовываясь
из-за стула. -- Ничего интересного.


-- Но я же отчетливо видел -- она подавала какие-то знаки. Или
они были не скоординированы?
-- Нет, почему же, прекрасно скоординированы, только это глупость.
-- Так говорите! В науке глупостей нет! -- Она сказала: "Ты задница!"
Профессор даже не улыбнулся, до того он был увлечен. -- Нет, правда?
Тогда спросите ее, пожалуйста, обо мне. -- Как вам будет угодно.
Я снова взял свою левую руку и пальцем указал на профессора; на этот
раз ее даже не пришлось особенно уговаривать -- она ответила моментально. -
Ну, ну? -- "Тоже задница". -- Прямо так и сказал?
-- Да. Глаголы ей действительно не даются, однако понять можно. Но я
по-прежнему не знаю, КТО говорит. Пусть жестами, это ведь все равно. С вами
я разговариваю ртом, а с ней должен пальцами, как же все это понять? У меня
в голове есть и Я, и какой-то ОН? Если есть ОН, то почему я ничего не знаю о
нем и вообще не ощущаю его -- ни его переживаний, ни эмоций, вообще ничего,
хотя ОН в МОЕЙ голове и составляет часть МОЕГО мозга? Ведь он не снаружи.
Ладно бы еще обыкновенное раздвоение сознания, если бы все у меня там
перемешалось -- это я еще мог бы понять. Так нет же! Откуда он взялся, этот
ОН? Что, он тоже Ийон Тихий? А если даже так, почему мне приходится
объясняться с ним окольным путем, через руку, и получать ответы тоже
окольным путем, скажите на милость? Он -- или оно, если это полушарие моего
мозга,-- не на такое еще способен. Если бы он хоть был -- или оно было -- не
в своем уме!

Мир на Земле