Клаустрофобия [ Рассказ ]

Никогда не училась специально художественному изложению. Не судите строго, пожалуйста.

У меня есть рассказики на общую тему: "Взрослым - о детях", которые всегда доселе писались "в стол".

Рискну опубликовать - может, кому пригодится в теме непростого понимания собственных детей.


Клаустрофобия


Кира стояла, крепко вцепившись маленькими ручонками в решётку деревянного забора.
На детсадовской площадке происходила обычная, полуденная прогулка. Вырвавшаяся из тесных и душных стен садика, нетерпеливая малышня, звонко и отчаянно орала на весь летний двор, словно стая голодных воробьёв в кормушке. В оглушительную кутерьму детских голосов время от времени врывались резкие крики ворон-воспиталок, спешивших на вопли обиженных или случайно затоптанных в бесконечных драках, горланящих птенцов.
Только Кира никогда не принимала участия в ежедневной суете своих сверстников. Она, словно узник тюрьмы, отрешённо и тихо стояла у забора, спиной к площадке, и с жадной тоской наблюдала за всем тем, что происходило за забором.
А за забором буквально ничего и не происходило: пустой тротуар, пыльный, хорошо известный Кире, истоптанный двор с редким кустарником на газоне, полуразваленный бордюр цветника, чахлая трава, облупленные кирпичи у дома. Изредка появлялись одинокие прохожие, сосредоточенно спеша куда-то с будничными лицами, и неизменно скрывались за поворотом.
Но скучная обыденность двора имела для Киры огромное значение, потому что там, за забором, была «воля», а здесь, где она стояла в загоне, – «неволя». Так называла это Кира, упорно, упрямо, всегда всей душой стремясь за забор, «на волю», туда, где нет присмотра старших, где можно ходить, куда ноги несут, а можно не ходить, просто стоять и наблюдать муравьиные бега, и никто не спросит, почему не ходишь?

Девочка отчаянно завидовала голубям, воробьям, суетящимся на тротуаре, камушкам на дороге, даже пыли и мусору, заносимым ветром в трещины асфальта. Такой же мусор и камушки внутри загона для неё не существовали, но только те, которые она, присев и сильно потянувшись, чтобы дотянуться, доставала из-за забора, были необыкновенными, по-настоящему прекрасными, ведь они только что были «на воле»!
Никого из детей не интересовала эта Кирина «воля», как бы задушевно она ни пыталась рассказать им про необыкновенную сладость ходить, куда захочешь. Они и так ходили, куда «захочат» по загону, тем более что было куда идти: качели, разноцветная беседка, песочница с совками и вёдрами, ракеты и грохочущие, крутящиеся барабаны для бега привлекали своими громоздкими, затейливыми формами куда больше, чем пустынная дорога.
Киру не понимали, воспитательницы нередко отводили её за ручку от забора, подведя к песочнице или качелям, и даже сгоняли кого-нибудь с них, усаживая Киру. Ей терпеливо внушали, что стоять у забора нельзя, играть в песочнице – можно. Вот так всегда в «неволе»: даже постоять, никого не трогая, нельзя, нужно обязательно со всеми, дружно гулять. Одиночество запрещено.

Кира ненавидела «неволю». Глубоко, изначально и всей своей душой. Она знала, что поделать с этой удушливой «неволей» ничего нельзя, надо только терпеливо ждать, когда придут за ней вечером родители и освободят.
Вот и сегодня, как всегда, Кира стояла на своём посту у забора, пока её ещё не заметили и не оттащили воспиталки. Они, по-видимому, надолго были заняты разборками и последствиями очередной шумной драки в глубине загона.

Вышедших из-за поворота двух старушек Кира, конечно, заметила, но сразу обратила на них внимание, как только в одной из них узнала свою бабушку. Другая тоже была её бабушка, но Кира виделась с ней очень редко и почти не помнила. И вдруг, эта вторая бабушка, всплеснув руками, стала неожиданно громко приветствовать и хвалить Киру, восторгаясь на все лады тем, как Кира подросла, а была малюсенькая, а сейчас большая и вона какая славненькая! Она вела себя неприятно шумно, будто была одна в лесу, и Кира невольно отпрянула, будто внезапно включили свет, как на допросе.
Привлечённые восторженными криками не собирающейся униматься и куда-нибудь уходить бабушки, дети с любопытством стали собираться вокруг Киры, жадно, неподвижно глазея. Она не любила, когда на неё так смотрели, ёжилась вся её шкура, собираясь куда-то вовнутрь, уши быстро краснели, и ей только страстно хотелось сейчас мгновенно исчезнуть с поверхности земли. А бабушка продолжала голосить без остановки с одинаково громкими, визгливо-радостными интонациями, раззадориваясь ещё больше Кириным смущением и собственными похвалами.
Вдруг отчаянная надежда посетила Киру: «А вдруг эта бабушка меня сейчас заберёт, не дожидаясь вечера и родителей?!» Это было бы так прекрасно, оказаться «на воле» сейчас, просто невероятно здорово, а может, она вовсе и не врёт, а наоборот, соскучилась по Кире по-настоящему?..
Кира, запинаясь, произнесла робкую просьбу об освобождении, как только в речах бабушки появилась случайная пауза. Она замерла, и, наверное, даже забыла дышать, когда обе бабушки пошли к калитке и стали совещаться с воспитательницей. Кира заметила, что теперь бабушка не так громко разговаривает, как с ней минуту назад, а воспитательница, наоборот, говорит что-то решительным тоном.

Исход всей затеи был предрешён, но Кира не хотела думать о неудаче. Она в каком-то мутном отупении рассматривала смущённо извиняющееся лицо бабушки перед уходом, назидания воспиталки, сочувствующие взгляды детей вокруг. Всё происходило, как в тягучем, кошмарном сне…
В этот день в Кире что-то хрустнуло внутри, она для себя спокойно и твёрдо уяснила, что никто из людей никогда не даст ей «Волю».

Та лихая и стремительная решимость, с которой она в первый раз убежала из садика, была неожиданной для неё самой. Она очень скоро оказалась дома, доверяя брату радость своего чудесного освобождения. Слов почти не было, потому что, ну разве можно передать словами сладость и щемящую щекотку внутри, когда ты взлетаешь на крыльях свободы в небеса, или на пятый этаж своей квартиры…
Но брат, расспросив подробности, почему-то не стал разделять эту необыкновенную радость, и совсем не настроен был стать, вслед за Кирой, самым счастливым. На его лице стало проступать странное равнодушие, какого никогда прежде не было. Он нехотя, и как-то устало, объяснил Кире, что её побег ничего не значит, что за ней скоро придут, отведут обратно. Кира сразу поверила его авторитетным доводам, ведь старший брат всё и всегда знает. Он прав, наверное, конечно же, но к чему здесь была вся эта его правота? Почему он не рад сейчас?..

Её быстро нашли, как и предсказывал брат, доставили обратно, поругали, попугали страшными грузовиками на дорогах, давящих исключительно, таких как Кира, маленьких девочек, но решимость Киры, тянущая её на «волю», уже ничем невозможно было перебить. Она убегала вновь и вновь, каждый раз с всё более тяжёлыми последствиями, обрастающими угрозами всё более свирепых наказаний. Наконец, её стали «пасти» персонально и очень тщательно.
Толстая, всегда шумно кричащая, но, в общем-то, добродушная нянечка, которой надоело бегать за Кирой на пятый этаж, была настроена решительно, обещая жуткие перспективы для Киры в случае очередного побега. Нянечка стала тщательно проверять засов входной двери после каждой прогулки, грозно всматриваясь в глаза Киры и ища в них очередной, несостоявшийся план побега.
Но Кира была невозмутима, кротка и чиста, как овечка, не ведающая греха. Убегал кто-то другой, ненормальный и глупый, Кирочке всегда очень нравится быть в садике, ой, здесь столько всяких игрушек! Нянечка с презрительным подозрением наблюдала Кирину игру в смирение, слежку за ней не бросала, не верила ей решительно, и Кира это знала.

Она не была коварным ребёнком, она по-своему жалела эту толстую, уставшую от вечной суеты, но, в общем-то, добрую нянечку, на которую теперь была навешана ещё и дополнительная обуза, - забота о Кире. Просто тайная, огромная, пронзительная тоска по «воле» сделала Киру глубоким психологом, острейшим и чутким ко всему тому, что относилось к «неволе». Она никуда больше не спешила, она была готова наблюдать, ждать, терпеть, улыбаться и прищуриваться сколько угодно времени, ради неизвестно какого часа или мига, но она точно знала, что этот миг наступит…

… И он наступил так неожиданно и так потрясающе быстро, всего через какие-то несколько недель! Грозная нянечка, уже, будто сросшаяся с Кирой в неотступной слежке, и привыкшая с автоматической точностью громко захлопывать засов двери, ведущей на улицу, вдруг внезапно прервала своё привычное движение рукой, резко развернулась от двери и чётким, быстрым шагом пошла вглубь коридора. Взрослые иногда ведут себя очень странно…
По выработанной привычке нарочито рассеянно мешкать при каждом раздевании, Кира и сейчас почти одна оставалась в раздевалке. Оглянувшись на стремительно убегающую куда-то нянечку, Кира сидела и, как в ступоре, смотрела на незапертый засов. Она не двигалась, замерла, как собака, учуявшая дичь, напряжённо вслушиваясь во все звуки, ожидая исправления этой невероятной ошибки. Но из коридора никто не появлялся!

Кирин мозг быстро, лихорадочно заработал, изобретая чудовищные пытки и наказания, сопровождающиеся перекошенным лицом убийцы-нянечки и вечные муки никогда не наступающего прощения, страшные картины неслись перед глазами девочки, и куда-то бесшумно унеслись…
Кира поняла, что наступил её Шанс. Она выпрямилась, оглянувшись вокруг спокойным и ясным взором, будто в последний раз…

Случайно остававшийся вместе с Кирой в раздевалке мальчик, всё это время внимательно следил за Кириным лицом, пытаясь предугадать её намерения. Он был в курсе её побегов, наказаний за это, он был свидетелем всей борьбы взрослых против Киры. И сейчас, уловив это её почти невидимое, плавное начало движения в сторону двери, он заговорщицки тихо, испуганно спросил: «Ты что, опять побежишь?»
Киру остановила тоскливая обречённость его голоса, она предложила ему бежать вместе из чистого сострадания, ведь она знает, каково это, оставаться в «неволе». Мальчик мучительно колебался, на его лице тоже стали отражаться все мысли и чувства сразу, от восторга высших возможностей, до ужаса кровавых расправ…
Он так и не решился, лишь отняв у Киры несколько драгоценных минут. Она поняла, что все великие дела, равно как и самые тяжкие преступления, нужно совершать в одиночку, не втягивая в это посторонние невинные души. Убегающая Кира почти уже не слушала его неожиданно пискливый, резкий голосок в спину, обещавший немедленно всё про неё рассказать воспиталке…

Кира бежала за угол дома, совсем не в сторону своего подъезда. Эта, так долго ожидаемая, особая, новая «воля» не должна быть проведена в известных местах и маршрутах. Она решила пойти так, как всегда мечтала – туда, куда ноги несли…

…А ноги принесли её на поляну за домом. Пробравшись через буйный кустарник, Кира почувствовала себя надёжно убежавшей: кусты росли по всему периметру обширной поляны, со всех сторон тщательно укрывая Киру от грузовиков, людей, нянечек. Она не успела перевести дух, как вдруг застыла на месте с широко распахнутыми, изумлёнными глазами.

Огромное, сияющее, ликующее Солнце обрушилось на глаза, макушку, пронзило насквозь сверху донизу, опрокинуло, утопило в свете восторга! Она никогда не видела такого близкого, такого бездонного, пульсирующего невероятной голубизной Неба! Будто вмиг сорвали плотное, душное покрывало и всё вокруг стало объёмным, цветным, ярким, радостным: шорох травы, пронзительные крики ворон, воркованье голубей на крышах, рёв города, пыль и гарь машин, свежий, бесшабашный ветер…

Кира стояла и будто впервые всё видела и слышала, до этого она вроде, как и не жила, а только невнятно существовала в предчувствиях и снах. Её примитивные, бесцветные и плоские мечты о «воле» оказались сразу и навсегда сметены этой смеющейся, такой живой, пронзительной Свободой. Внутри маленькой Киры бушевал небывалый, сладостный Взрыв…
Ноги помимо воли подкосились, она быстро села на траву. Растерянно, почти с отчаянием озираясь вокруг, она никак не могла понять, как же ей теперь во всём этом жить?..

В этот момент она заметила сбоку от себя движение. Серо-полосатый котёнок робко крался в траве, замирая на каждом шагу, во все свои круглые глаза смотрел на Киру, и весь его облик как будто выражал смятение самой девочки.
Кира знала этого котёнка, он жил со своими братьями и кошкой в подвале дома, был абсолютно дикий, как и вся его кошачья семья, и стремительно убегал задолго до приближения детей. Они могли видеть котят только издалека, и даже положенная на окно подвала колбаска не выманивала их из убежища, как бы долго и терпеливо ни ждали дети, тихо сидя на корточках и притворяясь, что ушли.
Сейчас же этот котёнок сам подходил, и его движения были необычайно выразительными, будто шло вполне разумное, приветливое, но доселе неизвестное никому существо! Он доверчиво обнюхал её ладошку, внимательно заглянул в глаза, а когда она зашевелилась, осмелел, заиграл, запрыгал беззаботно. Из кустов появилось ещё две пары робких, любопытных глаз, и вскоре на полянку вылезло всё семейство.

Пять весёлых, блохастых комочков резвились вокруг девочки, запрыгивая ей на колени, гоняясь за руками, валяясь, ловя друг друга за хвосты. Вся кутерьма напоминала настоящее цирковое представление, - настолько выразительными были все их движения, будто котят кто-то заведомо тщательно выдрессировал. Из кустов за ними наблюдала обычно пугливая, но сейчас совершенно спокойная кошка-мать, щурясь и поглядывая на девочку вполне благодушно.

Кира ощущала необыкновенное, всеохватывающее Счастье, которое сбылось полностью, ничего не оставляя на потом. Растерянность ушла, всё стало понятно и просто, и так удивительно, по-новому легко! Она потеряла все сомнения и страхи, исчезли за ненужностью, какие бы то ни было ориентиры и направления, она и не заметила в этом тотальном восторге, что время тоже куда-то исчезло…

...Грозный, торопливый, режущий ухо стук доносился откуда-то издалека, будто из другого мира. Кира поначалу не обратила на него никакого внимания, но звук настойчиво повторялся, неся с собой невнятную тревогу. Девочка стала оглядываться по сторонам, и уловила направление, откуда стучали. Со стороны солнечной поляны Кира не сразу разглядела ту сторону дома, которая находилась в тени.

Присмотревшись, она вдруг увидела неожиданную, чудовищную картину. Все огромные окна первого этажа дома были облеплены детскими лицами. Это были окна садика, Кира не знала, что садик продолжается и с другой стороны двора. Стучала толстым пальцем в окно её, знакомая до судорог, незабвенная нянечка, с перекошенным от бешенства лицом, как-то страшно широко и беззвучно открывая рот…
Но Киру сейчас поразило не громадное количество лиц в окнах, а сами эти лица! Зеленоватая масса неподвижных масок, застывших в одной на всех, ничего не выражающей ухмылке, с пустыми, невидящими глазницами, пристально прикованными к её изумлённому лицу. Киру оглушила жуткая догадка: она видит сейчас лицо Смерти, - неподвижное, властное, равнодушное, беспощадное…

Уже нянечка, привычно громко ругаясь, тащила её, растерянную и спотыкающуюся, за руку - назад, в садик. Уже весело галдели, ощупывали и толкали окружившие её со всех сторон дети. Уже громко, с расстановкой, о чём-то вразумляла всех воспитательница, а Кира никак не могла прийти в себя от только что увиденного. Она задумчиво и отрешённо смотрела по сторонам, как будто не реагируя на происходящее.

Дети дали ей длинное, как у высокопоставленной особы, прозвище – «Та-Которая-Играла-С-Котами», и смотрели на неё - кто с сочувствием, кто с подозрением, а кто и с откровенным презрением. Кира ёжилась, с болезненной жалостью приглядываясь к детям, будто видела их впервые. У неё теперь появилась какая-то новая, острая боль ко всем, добрым и злым - детям, нянечкам, воспиталкам, родителям…

Какие- то бесконечно мучительные вопросы неожиданно «завалили» до предела её голову: как так получилось, что все они такие одинаковые? Кто их здесь всех так напугал? Что это за явление, на что она наткнулась, может быть, единый для всех закон, который нужно исполнять, он давно известен всем, кроме Киры? И как так получилось, что все прекрасно знают и дружно соблюдают этот негласный, жестокий закон, а она нет?

Кира перестала убегать из садика. Всё стало в точности наоборот: каждое утро она с нетерпением спешила в садик. Она с новым, жадным интересом влезала теперь во все захватывающие игры детей, до самозабвения погружалась в драки, восторги, несчастья; пробовала на вкус все детские удовольствия и огорчения, знакомилась с хитростью, завистью, страхами. Кира чутко прислушивалась, исследовала, пытаясь уловить, угадать настроения детей в разных моментах, ей всё время нужно было что-то понять, чтобы ответить на все свои странные вопросы, которые не с кем было обсуждать.

Она, как всегда, в полном одиночестве, находилась посреди своих друзей, крепко вцепившись маленькими ручонками в решётку из Страха…

Сообщение отредактировал(а) Горгона - 21.04.2012 - 01:08

- а на каком материале? я вот вспоминаю свое детство.... не похоже.... у моей дочки - тоже.
В "Денискиных рассказах" - узнавание есть....
ты себя или своих детей узнаешь в Кире?

Вов, про себя писала. Чел, видимо, так устроен - везде ищет своё, своих...

Сообщение отредактировал(а) Горгона - 19.04.2012 - 16:31