Сергей ДОВЛАТОВ
Хочу Быть Сильным

Когда-то я был школьником, двоечником, авиамоделистом. Списывал диктанты у Регины Мухолович. Коллекционировал мелкие деньги. Смущался. Не пил...
Хорошее было время. (Если не считать культа личности.)
Помню, мне вручили аттестат. Директор школы, изловчившись, внезапно пожал мою руку. Затем я окончил матмех ЛГУ и превратился в раздражительного типа с безумными комплексами. А каким еще быть молодому инженеру с окладом в девяносто шесть рублей?
Я вел размеренный, уединенный образ жизни и написал за эти годы два письма.
Но при этом я знал, что где-то есть другая жизнь -- красивая, исполненная блеска. Там пишут романы и антироманы, дерутся, едят осьминогов, грустят лишь в кино. Там, сдвинув шляпу на затылок, опрокидывают двойное виски. Там кинозвезды, утомленные магнием, слабеющие от запаха цветов, вяло роняют шпильки на поролоновый ковер...
Жил я на улице Зодчего Росси. Ее длина -- 340 метров, а ширина и высота зданий -- 34 метра. Впрочем, это не имеет значения.
Два близлежащих театра и хореографическая школа формируют стиль этой улицы. Подобно тому, как стиль улицы Чкалова формируют два гастронома и отделение милиции...
Актрисы и балерины разгуливают по этой улице. Актрисы и балерины! Их сопровождают любовники, усачи, негодяи, хозяева жизни.
Распахивается дверца собственного автомобиля. Появляются ноги в ажурных чулках. Затем -- синтетическая шуба, ридикюль, браслеты, кольца. И наконец -- вся женщина, готовая к решительному, долгому отпору.
Она исчезает в подъезде театра. Над асфальтом медленно тает легкое облако французских духов. Любовники ждут, разгуливая среди колонн. Манжеты их белеют в полумраке...
Чтобы почувствовать себя увереннее, я начал заниматься боксом. На первенстве домоуправления моим соперником оказался знаменитый Цитриняк. Подергиваясь, он шагнул в мою сторону. Я замахнулся, но тотчас же всем существом ударился о шершавый и жесткий брезент. Моя душа вознеслась к потолку и затерялась среди лампионов. Я сдавленно крикнул и пополз. Болельщики засвистели, а я все полз напролом. Пока не уткнулся головой в импортные сандалеты тренера Шарафутдинова.
-- Привет, -- сказал мне тренер, -- как делишки?
-- Помаленьку, -- отвечаю. -- Где тут выход?..
С физкультурой было покончено, и я написал рассказ. Что-то было в рассказе от моих ночных прогулок. Шум дождя. Уснувшие за рулем шоферы. Безлюдные улицы, которые так похожи одна на другую...
Бородатый литсотрудник долго искал мою рукопись. Роясь в шкафах, он декламировал первые строчки:
-- Это не ваше -- «К утру подморозило...»?
-- Нет, -- говорил я.
-- А это -- «К утру распогодилось...»?
-- Нет.
-- А вот это -- «К утру Ермил Федотович скончался...»?
-- Ни в коем случае.
-- А вот это, под названием «Марш одноногих»?
-- «Марш одиноких», -- поправил я. Он листал рукопись, повторяя:
-- Посмотрим, что вы за рыбак... Посмотрим... И затем:
-- Здесь у вас сказано: «...И только птицы кружились над гранитным монументом...» Желательно знать, что характеризуют собой эти птицы?
-- Ничего, -- сказал я, -- они летают. Просто так. Это нормально.
-- Чего это они у вас летают, -- брезгливо поинтересовался редактор, -- и зачем? В силу какой такой художественной необходимости?
-- Летают, и все, -- прошептал я, -- обычное дело...
-- Ну хорошо, допустим. Тогда скажите мне, что олицетворяют птицы в качестве нравственной эмблемы? Радиоволну или химическую клетку? Хронос или Демос?..
От ужаса я стал шевелить пальцами ног.
-- Еще один вопрос, последний. Вы -- жаворонок или сова?
Я закричал, поджег бороду редактора и направился к выходу.
Вслед донеслось:
-- Минуточку! Хотите, дам один совет в порядке бреда?
-- Бреда?!
-- Ну, то есть от фонаря.
-- От фонаря?!
-- Как говорится, из-под волос.
-- Из-под волос?!
-- В общем, перечитывайте классиков. Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого. Особенно -- Толстого. Если разобраться, до этого графа подлинного мужика в литературето и не было...
С литературой было покончено.
Дни потянулись томительной вереницей. Сон, кефир, работа, одиночество. Коллеги, видя мое состояние, забеспокоились. Познакомили меня с развитой девицей Фридой Штейн.
Мы провели два часа в ресторане. Играла музыка. Фрида читала меню, как Тору, -- справа налево. Мы заказали блинчики и кофе.
Фрида сказала:
-- Все мы -- люди определенного круга. Я кивнул.
-- Надеюсь, и вы -- человек определенного круга?
-- Да, -- сказал я.
-- Какого именно?
-- Четвертого, -- говорю, -- если вы подразумеваете круги ада.
-- Браво! -- сказала девушка. Я тотчас же заказал шампанское.
-- О чем мы будем говорить? -- спросила Фрида. -- О Джойсе? О Гитлере? О Пшебышевском? О черных терьерах? О структурной лингвистике? О неофрейдизме? О Диззи Гиллеспи? А может быть, о Ясперсе или о Кафке?
-- О Кафке, -- сказал я.
И поведал ей историю, которая случилась недавно:
«Прихожу я на работу. Останавливает меня коллега Барабанов.
-- Вчера, -- говорит, -- перечитывал Кафку. А вы читали Кафку?
-- К сожалению, нет, -- говорю.
-- Вы не читали Кафку?
-- Признаться, не читал.
Целый день Барабанов косился на меня. А в обеденный перерыв заходит ко мне лаборантка Нинуля и спрашивает:
-- Говорят, вы не читали Кафку. Это правда? Только откровенно. Все останется между нами.
-- Не читал, -- говорю.
Нинуля вздрогнула и пошла обедать с коллегой Барабановым...
Возвращаясь с работы, я повстречал геолога Тищенко. Тищенко был, по обыкновению, с некрасивой девушкой.
-- В Ханты-Мансийске свободно продается Кафка! -- издали закричал он.
-- Чудесно, -- сказал я и, не оглядываясь, поспешил дальше.
-- Ты куда? -- обиженно спросил геолог.
-- В Ханты-Мансийск, -- говорю. Через минуту я был дома. В коридоре на меня обрушился сосед-дошкольник Рома. Рома обнял меня за ногу и сказал:
-- А мы с бабуленькой Кафку читали! Я закричал и бросился прочь. Однако Рома крепко держал меня за ногу.
-- Тебе понравилось? -- спросил я.
-- Более или менее, -- ответил Рома.
-- Может, ты что-нибудь путаешь, старик? Тогда дошкольник вынес большую рваную книгу и прочел:
-- РУФКИЕ НАРОДНЫЕ КАФКИ!
-- Ты умный мальчик, -- сказал я ему, -- но чуточку шепелявый. Не подарить ли тебе ружье? Так я и сделал...»
-- Браво! -- сказала Фрида Штейн. Я заказал еще шампанского.
-- Я знаю, -- сказала Фрида, -- что вы пишете новеллы. Могу я их прочесть? Они у вас при себе?
-- При себе, -- говорю, -- у меня лишь те, которых еще нет.
-- Браво! -- сказала Фрида.
Я заказал еще шампанского...
Ночью мы стояли в чистом подъезде. Я хотел было поцеловать Фриду. Точнее говоря, заметно пошатнулся в ее сторону.
-- Браво! -- сказала Фрида Штейн. -- Вы напились как свинья!
С тех пор она мне не звонила.
Дни тянулись серые и неразличимые, как воробьи за окнами. Как листья старых тополей в унылом нашем палисаднике. Сон, кефир, работа, произведения Золя. Я заболел и выздоровел. Приобрел телевизор в кредит.
Как-то раз около «Метрополя» я повстречал бывшего одноклассника Секина.
-- Где ты работаешь? -- спрашиваю.
-- В одном НИИ.
-- Деньги хорошие?
-- Хорошие, -- отвечает Секин, -- но мало.
-- Браво! -- сказал я.
Мы поднялись в ресторан. Он заказал водки.
Выпили.
-- Отчего ты грустный? -- Секин коснулся моего рукава.
-- У меня, -- говорю, -- комплекс неполноценности.
-- Комплекс неполноценности у всех, -- заверил Секин.
-- И у тебя?
-- И у меня в том числе. У меня комплекс твоей неполноценности.
-- Браво! -- сказал я. Он заказал еще водки.
-- Как там наши? -- спросил я.
-- Многие померли, -- ответил Секин, -- например, Шура Глянец. Глянец пошел купаться и нырнул. Да так и не вынырнул. Хотя прошло уже более года.
-- А Миша Ракитин?
-- Заканчивает аспирантуру.
-- А Боря Зотов?
-- Следователь.
-- Ривкович?
-- Хирург.
-- А Лева Баранов? Помнишь Леву Баранова? Спортсмена, тимуровца, победителя всех олимпиад?
-- Баранов в тюрьме. Баранов спекулировал шарфами. Полгода назад встречаю его на Садовой. Выходит Лева из Апраксина двора и спрашивает:
«Объясни мне, Секин, где логика?! Покупаю болгарское одеяло за тридцать рэ. Делю его на восемь частей. Каждый шарф продаю за тридцать рэ. Так где же логика?!.»
-- Браво! -- сказал я.
Он заказал еще водки...
Ночью я шел по улице, расталкивая дома. И вдруг очутился среди колонн Пушкинского театра. Любовники, бретеры, усачи прогуливались тут же. Они шуршали дакроновыми плащами, распространяя запах сигар. Неподалеку тускло поблескивали автомобили.
-- Эй! -- закричал я. -- Кто вы?! Чем занимаетесь? Откуда у вас столько денег? Я тоже стремлюсь быть хозяином жизни! Научите меня! И познакомьте с Элиной Быстрицкой!..
-- Ты кто? -- спросили они без вызова.
-- Да так, всего лишь Егоров, окончил матмех...
-- Федя, -- представился один.
-- Володя.
-- Толик.
-- Я -- протезист, -- улыбнулся Толик. -- Гнилые зубы -- вот моя сфера.
-- А я -- закройщик, -- сказал Володя, -- и не более того. Экономно выкраивать гульфик -- чему еще я мог бы тебя научить?!
-- А я, -- подмигнул Федя, -- работаю в комиссионном магазине. Понадобятся импортные шмотки -- звони.
-- А как же машины? -- спросил я.
-- Какие машины?
-- Автомобили? «Волги», «Лады», «Жигули»?
-- При чем тут автомобили? -- спросил Володя.
-- Разве это не ваши автомобили?
-- К сожалению, нет, -- ответил Толик.
-- А чьи же? Чьи же?
-- Пес их знает, -- откликнулся Федя, -- чужие. Они всегда здесь стоят. Эпоха такая. Двадцатый век...
Задыхаясь, я бежал к своему дому. Господи! Торговец, стоматолог и портной! И этим людям я завидовал всю жизнь! Но про автомобили они, конечно, соврали! Разумеется, соврали! А может быть, и нет!..
Я взбежал по темной лестнице. Во мраке были скуповато рассыпаны зеленые кошачьи глаза. Пугая кошек, я рванулся к двери. Отворил ее французским ключом. На телефонном столике лежал продолговатый голубой конверт.
Какому-то Егорову, подумал я. Везет же человеку! Есть же такие счастливчики, баловни фортуны! О! Но ведь это я -- Егоров! Я и есть! Я самый!..
Я разорвал конверт и прочел:

«Вы нехороший, нехороший, нехороший, нехороший, нехороший!
Фрида Штейн.
Р. S. Перечитайте Гюнтера де Бройна, и вы разгадаете мое сердце.
Ф. Штейн.
Р. Р. S. Кто-то забыл у меня в подъезде сатиновые нарукавники.
Ф. Ш.»
Что все это значит?! -- думал я. Торговец, стоматолог и портной! Какой-то нехороший Егоров! Какие-то сатиновые нарукавники! Но ведь это я -- Егоров! Мои нарукавники! Я нехороший!.. А при чем здесь Лев Толстой? Что еще за Лев Толстой?! Ах да, мне же нужно перечитать Льва Толстого! И еще -- Гюнтера де Бройна! Вот с завтрашнего дня и начну...

отсюда

Сообщение отредактировал(а) ТатьRна - 31.08.2006 - 21:12

Даниил Хармс
Скавка

Восемь человек сидят на лавке
вот и конец моей скавке.

<1930>

отсюда

зачитался.... ;-) хоть уже перечитывал не раз. ))